Он сидел за кухонным столом, неторопливо хлебая щи. Лицо его выражало покой, почти отрешение. А напротив стояла она, голос дрожал, переходил в крик, слова сыпались, как горох. Нет, это не злоба. Это измотанность. Это страх. Та самая боль, что копится месяцами, а затем выплескивается наружу безжалостно и без прикрас.
Она корила его за то, что снова дал в долг своему приятелю — тому самому, что не спешит возвращать. «Всем ты добрец, а дома — дыры в кошельке. Кредит душит, дочь учится на коммерции, матери крышу течёт, а кто, если не мы?» — бросала она, не ожидая ответа. Вспомнила и ковёр, который так и не отнесли в чистку, и бра, что неделю пылится в углу. Всё это — будто назойливый дождик, капля за каплей. И всё же — не злоба. Просто нервы. Как водится.
А он ел щи. Молчал. Привык. Знал: покричит — успокоится. Так бывало не раз.
Вернулся с работы пообедать — и дешевле, и полезнее. Домашние щи — почти спасение. Она отпросилась с работы, сходила к зубному, заодно сварила обед. Всё как всегда. Всё по кругу.
Но вдруг что-то переменилось. Она замолчала. Замерла. Взглянула на него иначе — будто впервые за много лет. Он постарел. Исчезли те русые вихры, осталась лысина, блестящая под лампой. Морщины на шее, сгорбленные плечи, потухший взгляд. Сидит. Ест. Молчит. Глотает не только щи, но и всю свою жизнь.
На нём — след времени. Всех тревог, всех бессонных ночей, всей непроговорённой боли. Жизнь не щадит — забирает молодость, лёгкость, смех. И оставляет усталость. И тарелку щей.
А когда-то он был её парнем. Тем, кто носил сирень, бренчал на гитаре, пел у костра, кружил её на площади, целовал в висок, смеялся звонко, как пацан. Они смотрели кино, прижавшись друг к другу, гуляли по вечерним переулкам, держась за руки… А теперь? Он — седой, сгорбленный, безмолвный. А она? Кричит. Будто не своя.
И вдруг что-то сжалось. Глубоко, под грудью. Она увидела не мужа — а своего мальчишку. Того, с кем хохотала, кого ждала, кому писала записочки с сердечками.
Подошла. Обняла сзади. Прижалась щекой к его спине. Без слов.
Он отложил ложку. Бережно взял её руки в свои. Поцеловал. И всё. Этого хватило.
Потому что именно такие мгновения и держат нас на земле. Когда мальчик и девочка — пусть и с проседью у висков — снова берутся за руки. И идут дальше. Вместе. Сквозь быт, усталость, через долги и забытые люстры, через обиды и молчание.
Потому что любовь — она здесь. На этой кухне. В этих щах. В этих взглядах. В тишине. В привычке быть рядом.
Если она есть — можно жить. Можно идти вперёд. Вместе. Держась друг за друга, чтобы не сдуло ветром времени. Тем самым ветром, что уносит всех. Рано или поздно.
Но пока… пусть будут щи. Пусть будут руки. Пусть будет любовь.
