Он сидел за кухонным столом, неторопливо уплетая борщ. Лицо — спокойное, почти безучастное. А напротив стояла она, голос дрожал, переходил в крик, слова сыпались, как горох. Нет, это не злость. Это измождение. Это страх. Та самая боль, что копится месяцами, а потом выплёскивается наружу, без жалости, без прикрас.
Она корила его за то, что снова дал деньги своему другу — тому самому, что не торопится отдавать. «Всем помогаешь, а у нас дыра в кошельке! Ипотека не выплачена, Алиска учится на контракте, у матери крыша течёт, кто, если не мы?» — бросала она, не ожидая ответа. Вспомнила и диван, который так и не отдали в ремонт, и полку, что вторую неделю пылится в углу. Всё это — как осенний дождь, монотонно, капля за каплей. И всё же — не злость. Просто нервы. Как всегда.
А он ел борщ. Молча. Привык. Знал: покричит — успокоится. Так было уже сто раз.
Забежал домой пообедать — и дешевле, и полезнее. Домашняя еда — лучше любой таблетки. Она взяла отгул, была у зубного, заодно сготовила обед. Всё как обычно. Всё по кругу.
Но вдруг что-то переменилось. Она замолчала. Замерла. Взглянула на него иначе — будто впервые за долгие годы. Он постарел. Исчезли те русые вихры, осталась лысина, блестящая под лампой. Морщины на шее, согбенная спина, потухший взгляд. Сидит. Ест. Молчит. Глотает не только борщ, но и всю свою жизнь.
На нём — печать времени. Всех тревог, всех бессонных ночей, всей невысказанной боли. Жизнь не щадит — уносит молодость, лёгкость, смех. И оставляет усталость. И тарелку борща.
А ведь когда-то он был её парнем. Тем, кто дарил ромашки, играл на баяне, пел у костра, кружил на танцах, целовал в макушку, хохотал так, что звенели стёкла. Они смотрели фильмы, прижавшись друг к другу, гуляли по ночному скверу, держась за руки… А теперь? Он — седой, сгорбленный, безмолвный. А она? Орет. Как чужая.
И вдруг что-то ёкнуло. Глубоко, под сердцем. Она вдруг увидела не мужа — а своего Ваньку. Того, с кем хохотала, кого ждала, кому писала записочки с смайликами.
Подошла. Обняла сзади. Прижалась щекой к его спине. Без слов.
Он отложил ложку. Осторожно взял её руки в свои. Поцеловал. И всё. Этого хватило.
Потому что именно такие мгновения и держат нас на этом свете. Когда мальчик и девочка — пусть и с сединой у висков — снова берутся за руки. И идут дальше. Вместе. Сквозь быт, усталость, сквозь долги и ремонты, сквозь обиды и молчание.
Потому что любовь — она тут. На этой кухне. В этом борще. В этих взглядах. В тишине. В привычке быть рядом.
Если она есть — можно жить. Можно идти вперёд. Вместе. Держась друг за друга, чтобы не унесло ветром времени. Тем самым ветром, что рано или поздно уносит всех.
Но пока… пусть будет борщ. Пусть будут руки. Пусть будет любовь.
