В шестьдесят пять я обрела любовь — но на свадьбе брат покойного супруга вскочил со словами: «Не позволю!»
Когда не стало Владимира, мне казалось — жизнь остановилась. Мы прошли рука об руку сорок лет: вырастили дочерей, построили дом в Казани, пережили голодные девяностые, болезни, слёзы и радости. А потом он исчез — мгновенно, без слов. Инфаркт. Осталась я — словно половинка разбитой чашки, которую уже не склеить.
Годы ушли на то, чтобы перестать шептать «Володенька» в пустую подушку. Дочь Ольга звонила редко, внуки — лишь по праздникам. Тишина в квартире гудела, как отключённый телевизор.
Пять лет спустя я научилась варить борщ на одного. Но однажды зашла в булочную на улице Чайковского — ту самую, где мы с мужем покупали пряники к чаю. И встретила Его. Михаил Семёнович. Старый приятель Владимира, вместе работали на автозаводе. Казалось, сама судьба подтолкнула нас к этому столику.
Разговор полился сам собой. Вспоминали молодость, смеялись над анекдотами про Брежнева. Вдруг стало светло — будто распахнули окно после зимы. Он принёс мне сирень под дверь на следующий день. Потом были прогулки у Кремлёвской набережной, варенье из яблок по его бабушкиному рецепту, вечера под мелодии «Песняров». В шестьдесят пять я впервые надела красное платье.
Когда Михаил попросил моей руки, я дрожала, как девчонка. «Люди что подумают? Внукам стыдно будет!» — крутилось в голове. Но Ольга обняла крепко:
— Мама, счастье не имеет пенсионного возраста.
Решили обвенчаться тихо — только семья да пара подруг из хора. Надела кремовый костюм, он — галстук в мелкий горошек. В «Садко» заказали столик. Всё было, как в добром сне: тосты «За молодых!», смех внучки Даши, запах жаркого.
И вдруг…
— Не позволю!
Голос Виктора, младшего брата Владимира, прозвучал как выстрел. Он встал, сжимая стакан так, что побелели пальцы:
— Предательница! Ты память растоптала! Он тебе жизнь отдал, а ты…
Воздух стал густым, как кисель. Михаил молча взял мою ладонь — тепло его руки остановило дрожь.
— Виктор Сергеевич, — тихо сказал он. — Разве брат хотел бы видеть её одинокой?
— Это грех! — мужчина ударил кулаком по столу, звеня бокалами.
Что-то щёлкнуло внутри. Встала, глядя ему прямо в лицо:
— А знаешь, что грех? Твои письма с признаниями, которые я год прятала от всех. Твои намёки, когда помогал ремонт делать. Ты не брата защищаешь — свою гордыню.
В зале ахнули. Виктор поблёк, будто из него выпустили воздух. Повернулся и вышел, хлопнув дверью.
Плакала тогда не от стыда — от свободы. Михаил вытерпел паузу, прежде чем обнять:
— Всё позади, Наташенька.
Сейчас, глядя на его морщинистые руки, которые аккуратно перебирают мои седые волосы, я знаю — любовь не стареет. Она приходит, когда сердце готово снова распуститься, как берёза весной. И пусть за окном не май, а глубокая осень — это лишь значит, что листья будут золотыми.
