Люся весила 120 кг в свои тридцать лет и, возможно, страдала от болезни или нарушения обмена веществ. Живя в удалённом городке, где до специалистов далеко и дорого добираться, она сталкивалась с постоянными трудностями.

Людмила Иванова была полновесной. Ей тридцать, а её тяжесть достигала ста двадцати килограмм. Считала она, что в её теле таится какаято болезнь, сбой в обмене веществ либо иной недуг. Жить ей приходилось в глуши, в крошечном посёлке Тихий Сосновый, забытом богом и дорогами. До специалистов в большом городе путь был далёким и дорогим.

В том месте, что сидело на краю карты, будто последняя пылинка, время шло не по часам, а по настроениям природы. Оно замерзало в суровые зимы, таяло шипением в весеннюю грязь, томилось жарким летом и скучало под осенними каплями. В этом вязком течении тонул быт Людмилы, которую все называли просто Людой.

Тридцать лет, и жизнь казалась застрявшей в болоте собственного тела. Сто двадцать килограмм не просто цифра, а крепость из плоти, усталости и безмолвного отчаяния. Она подозревала, что причина внутри, но путь к врачам был невозможен: далёкий, унизительно дорогой, а, кажется, и бесполезный.

Работала она няней в муниципальном детском саду «Колокольчик». Дни её наполнялись ароматом детской присыпки, варёной каши и вечно мокрых полов. Большие добрые руки умели и успокоить плачущего малыша, и быстро застелить десяток кроваток, и вытереть лужу так, чтобы ребёнок не ощутил вины. Дети её обожали, тянулись к её нежности. Но тихий восторг в глазах трёхлеток был лишь слабой платой за одиночество, которое ждало её за дверью садика.

Людмила жила в старой восьмиквартирной хрущёвке, оставшейся со славных советских времён. Дом дышал ладаном, скрипел балками по ночам и дрожал от ветра. Два года назад её навеки оставила мать тихая, измождённая женщина, похоронившая мечты в стенах этой же квартиры. Отца Людмила не помнила: он исчез из их жизни давно, оставив лишь пыльную пустоту и старую фотографию.

Быт был суров: холодная вода, капающая ржавыми струйками из крана, единственный уличный туалет, похожий на ледяную пещеру зимой, и душащая летняя жара в комнатах. Главным тираном была печка. Зимой она пожирала две полные машины дров, высасывая из её скромной зарплаты последние соки. По вечерам Людмила смотрела в огонь за чугунной дверцей, словно печь пожирала не только поленья, но и годы, силы, будущее, превращая всё в холодный пепел.

И вот однажды, когда сумерки заполняли комнату сизой тоской, случилось чудо. Не громкое, а тихое, шелестящее, как тапочки соседки Надежды Петровны, дворничихи из местной больницы, которая вдруг постучала в её дверь.

Люда, прости, ради Бога. Держи, две тысячи рублей, пробормотала Надежда, протягивая деньги.

Людмила моргнула, глядя на купюры, долг, который она уже списала в убыток два года назад.

Да ладно, Надя, не стоит начала она.

Надо! перебила соседка, опустив голос, будто передавая государственную тайну. Я теперь при деньгах! Слушай

Надежда рассказала странную историю о том, как в их посёлок заглянули украинцы. Один из них, подойдя к ней, когда она подметала улицу, предложил странный заработок пятнадцать тысяч рублей.

Гражданство им срочно нужно, ищут невест для фиктивных браков. Вчера меня записали. Мой Роман сейчас у меня «на время», а Светка, моя дочь, согласилась. Нужно купить ей пуховик, зима близко. А тебе? Шанс! Деньги нужны? А кто тебя возьмёт?

Последняя фраза прозвучала без злобы, но с горькой бытовой прямотой. Людмила почувствовала, как привычная боль под сердце снова щипнула её. Соседка была права: настоящего брака у неё не было, женихов не предвиделось. Её мир ограничивался стенами садика, магазина и этой комнаты с жадной печкой. А тут деньги. Пятнадцать тысяч, на которые можно купить дрова, поклеить новые обои, прогнать уныние выцветших стен.

Ладно, тихо сказала она. Я согласна.

На следующий день Надежда привела «кандидата». Людмила, открыв дверь, ахнула и инстинктивно споткнулась, пытаясь скрыть массивную фигуру. Перед ней стоял юноша, высокий, худой, с лицом, ещё не исписанным жизненной суровостью, и огромными тёмными печальными глазами.

Господи, он же ребёнок! воскликнула Люда.

Юноша выпрямился.

Мне двадцать два, произнёс он ровным голосом, почти без акцента.

Вот, подхватила Надежда. Он на пятнадцать лет младше, а у вас разница всего восемь лет. Мужик в самом соку!

В ЗАГСе сразу оформить брак не захотели. Чиновница в строгом костюме посмотрела на них подозрительно и объявила месяц ожидания «чтобы подумать».

Украинцы, завершив деловую часть, уехали. Перед отъездом Артём Соколов попросил у Людмилы номер телефона.

Одинок в чужом городе, пояснил он, и в его взгляде Люда увидела знакомое чувство потерянность.

Он звонил каждый вечер. Сначала коротко и неловко, потом всё дольше. Артём оказался замечательным собеседником: рассказывал о горах, о солнце, о матери, о том, как приехал в Россию, чтобы помочь семье. Спрашивал о работе в садике, о доме, о запахе первой весенней земли. Людмила ловила себя на том, что смеётся в трубку звонко, подевичьи, забывая о весе и годах. За месяц они узнали друг о друге больше, чем многие супруги за годы совместной жизни.

Через месяц Артём вернулся. Людмила, надев единственное серебристое платье, которое тесно обтягивало её формы, почувствовала не страх, а волнение. Церемония прошла быстро, без эмоций для сотрудников ЗАГСа, но для неё это была вспышка: блеск колец, официальные фразы, ощущение нереальности.

После всего Артём провожал её домой. Войдя в знакомую комнату, он торжественно вручил конверт с обещанными деньгами. Людмила взяла его, ощущая странную тяжесть в руке вес её решения, её отчаяния и новой роли. Затем он вынул из кармана маленькую бархатную коробочку, в которой лежала изящная золотая цепочка.

Это подарок, шепнул он. Хотел купить кольцо, но не знал размер. Я я не хочу уезжать. Хочу, чтобы ты стала моей женой.

Людмила замерла, не в силах произнести ни слова.

За месяц я услышал твою душу по телефону, продолжал он, глаза горели зрелым огнём. Она добрая, чистая, как у моей матери. Моя мама умерла, она была второй женой отца, он её любил. Я полюбил тебя, Людмила. Позволь мне остаться с тобой.

Это было не предложение фиктивного брака, а истинное признание. Людмила, глядя в его честные печальные глаза, увидела в них не жалость, а то, о чём давно перестала мечтать уважение, признательность и начинающуюся нежность.

На следующий день Артём уехал, но теперь это было начало ожидания, а не разлука. Он работал в столице, но каждие выходные приезжал к ней. Когда Людмила узнала о беременности, Артём продал часть своей доли в бизнесе, купил подержанную «Газель» и навсегда вернулся в Тихий Сосновый, став водителем, возившим людей и грузы в районный центр. Делу его способствовали трудолюбие и честность.

Через три года родились два сына смуглые мальчишки с глазами отца и доброй улыбкой матери. Дом наполнился криками, смехом, топотом маленьких ножек и ароматом настоящей семейной жизни. Муж её не пил, не курил религия того запрещала был невероятно трудолюбив и смотрел на Людмилу с такой любовью, что соседи завидовали. Разница в восемь лет растворилась в этой любви, став незримой.

Но самое удивительное случилось с самой Людмилой. Она словно расцвела изнутри. Беременность, счастливый брак, забота о семье заставили тело переродиться: лишний вес исчез, как будто скорлупа, защищавшая нежное создание, сама рассыпалась. Она не сидела на диетах, жизнь наполнилась движением, радостью, заботой. Взгляд стал ярче, походка упругая и уверенная.

Иногда, стоя у печки, которую теперь аккуратно топил Артём, Людмила смотрела на играющих на ковре сыновей и ловила тёплый, обожающий взгляд мужа. Она вспоминала тот странный вечер, две тысячи рублей, соседку Надежду и то, как самое большое чудо пришло не в виде молнии, а в виде постукивающей в дверь незнакомца с печальными глазами, подарившего ей не фиктивный брак, а новую, настоящую жизнь.

Rate article
Люся весила 120 кг в свои тридцать лет и, возможно, страдала от болезни или нарушения обмена веществ. Живя в удалённом городке, где до специалистов далеко и дорого добираться, она сталкивалась с постоянными трудностями.