На закате поздней осени в маленьком городке Березовка рыночная площадь жила своей привычной жизнью — крики торговцев, перезвон медного колокольчика над лотком с рукоделием, листья, кружащиеся в танце вдоль мощеных улочек. В воздухе витал сладкий аромат яблок с соседней лавки и теплый запах свежей выпечки. В Березовке все знали друг друга — у каждого были свои любимые персики, шутки о погоде и место на низкой каменной стене, где ровно в четыре часа падала тень от старого часового механизма.
Для Артема, десятилетнего мальчишки, ничто из этого не было своим.
Он двигался по краю толпы с тихой осторожностью, которую усвоил слишком рано — быть невидимым было навыком, а вот незамеченным — опасно. Он затянул потертый пиджак потуже и прицелился к своей добыче: ящику у бакалейщика, где стояли пакеты с молоком, покрытые каплями конденсата. Он видел, как женщина купила один — аккуратно положила его в холщовую сумку с вышитыми ветками, пока болтала с цветочницей о хризантемах.
Она была немолода, но элегантна — серебряная стрижка, пальто нежно-голубого цвета и перчатки оттенка сливок. Говорила она тихо, будто сглаживая воздух вокруг себя. Ее звали Анна Сергеевна Зайцева. Некоторые добавляли: «Та самая, из большого дома за Липовым мостом», «Потомок тех самых мельников», «Жертвует на больничные балы». Для большинства она была частью города — как библиотека, колокольня или клен, что каждую осень вспыхивал багрянцем. Для Артема же она была просто женщиной, у которой было молоко.
Лизоньке оно было нужно. Лизоньке был годик. Она плакала тихо, как птенчик, и эти звуки раскалывали Артема изнутри. Он оставил ее в углу прачечной старой гостиницы, завернутой в одеяло и его свитер, где сушилки хранили тепло даже выключенными. Он вернется через пять минут, семь от силы.
План был прост. Сумка висела низко на руке женщины. Узкий проулок за цветочным ларьком скрывал вид с площади. Он мог пройти мимо, вытащить пакет и исчезнуть, прежде чем кто-то обернется.
Мир сузился до удара сердца. Раз, два, три —
Артем двинулся.
Его пальцы скользнули между сумкой и локтем женщины с легкостью воришки. Холодный край пакета коснулся ладони, он потянул и развернулся в одном движении —
Но женщина тоже повернулась — возможно, чтобы рассмотреть букет хризантем — и ручка сумки затянулась на его запястье. Ткань дернулась, пакет зацепился за шов, и шорох бумаги прозвучал громче выстрела.
«Простите», — сказала женщина не резко, а скорее удивленно.
Артем не оглянулся. Он рванул в переулок, мимо сложенных скатертей, коробок с гвоздиками, мимо мужика, грузившего тыквы в багажник. Пакет молока бил его в ребра. Он бежал зигзагами, как человек, знающий, как выпасть из поля зрения — налево у книжной лавки, направо у фонаря, рывок за доску объявлений, утыканную листовками.
В конце переулка он остановился. Стоял в тю
