Мальчину выгнали из дома в новогоднюю ночь. Спустя годы он вернулся к порогу и их ждало неожиданное развитие событий.
В окнах домов мерцали тёплые огни гирлянд, рождественские ёлки отражались в стеклах, а в воздухе звучали праздничные мелодии. За этими стенами же царила безмолвная, покрытая снегом пустыня. Белые хлопья падали густыми потоками, словно невидимая рука постоянно слёвывала их с небес. Тишина была настолько плотной, что напоминала святыню храма: ни шагов, ни голосов. Слышался лишь скрежет ветра в каминах и тихий шёпот снеговых кристаллов, ложившихся на землю, будто покрывая город занавесом забытых судеб.
Коля Сушанов стоял на ступеньке входа, едва веря, что происходящее реально. Всё выглядело как безумный, бессмысленный кошмар. Холод проникал сквозь одежду, промокая его носки; резкий ветер щипал лицо. Заброшенный в сугробе рюкзак напоминал ему о жестокой реальности.
Убирайся с дороги! И больше не приходи! рычал отец, голос его был хриплым и пропитанным злобой. Сразу же дверь захлопнулась перед ним.
Его выгнали в самую новогоднюю ночь, без вещей, без прощания, без шанса вернуться.
А мать? Она стояла у стены, скрестив руки, молчала, не пыталась остановить мужа, не произнесла ни слова вроде «это наш сын». Она лишь пожалела плечами, сжимая губу, чтобы не пролить слёз, и сохраняла безмолвие.
Коля медленно спускался по ступеньке, чувствуя, как снег проникает в его ботинки и щиплет кожу ледяными иглами. Он не знал, куда идти. Внутри его души царила пустота, словно сердце утонуло под ребрами.
Всё, Коля. Ты никому не нужен, даже им. Особенно им. прозвучало безжалостно.
Он не плакал; глаза оставались сухими, но резкая боль в груди напомнила о живом существовании. Плакать было уже поздно всё случилось, отката не было.
И он пошёл без цели, сквозь метель, под светом фонарей, освещающих пустые улицы. За окнами люди смеялись, пили чай, распаковывали подарки. Но он был один, словно гость на празднике, где ему не было места.
Он не помнил, сколько часов бродил; улицы сливались в одну бесконечную дорогу. Охранник преследовал его от входа в здание, прохожие отступали, увидев его взгляд. Он выглядел чужим, бесполезным, нежеланным.
Так началось его лето первое лето одиночества, лето выживания. В первую неделю Коля спал где мог: на скамейках, в метро, у автобусных остановок. Все отгоняли его: продавцы, охранники, занятые прохожие. В их глазах он видел не сочувствие, а раздражение. Он выглядел как растянутый парень в порваной куртке, с красными глазами и неопрятным видом живое напоминание о том, чего они сами боялись.
Он питался тем, что находил: остатками из мусорных контейнеров; однажды украл сэндвич у киоска, пока продавец уходил. Это был его первый кража, не из злобы, а из голода и страха умереть.
В сумерки он нашёл убежище в заброшенном подвале пятиэтажного здания на окраине. Там пахло плесенью, следами кошек и затхлым запахом. Температуру поддерживал горячий пар из близлежащей городской системы отопления, позволяя прожить ночь. Подвал стал его домом: он раскладывал газеты на полу, собирал картонные коробки и укрывался тряпками из мусора. Иногда сидел, без слёз, лишь с резкими спазмами в груди, отдавшимися сильной болью внутри.
Однажды старик с длинной бородой и тростью нашёл его, осмотрел и сказал:
Живой? Ну, это уже лучше. Я думал, опять кошки мешают пакетам.
Он оставил банку консервированного мяса и кусок хлеба. Никакого «спасибо» Коля не произнёс, еда пришлась ему к рукам.
С тех пор старик появлялся время от времени, принося еду, не задавая вопросов. Однажды шепнул:
Мне тоже было четырнадцать, когда мать умерла, а отец повесился. Люди дураки, но ты не такой.
Эти слова запали в память Коле, он повторял их, когда силы покидали его.
Однажды утром он не смог встать: тошнота, озноб, дрожь, жар в висках, сгибались ноги
Мальчину выгнали из дома в новогоднюю ночь. Спустя годы он вернулся к порогу и их ждало неожиданное развитие событий.
