— Мам, опять этот бродяга к тебе пришел! — дочь брезгливо скривила губы.
— Он не бродяга! У него есть жилье. Просто несчастный человек.
Мать вышла на лестничную площадку, улыбнулась и стала звать гостя в квартиру. Тот смущенно отказался, попросив лишь немного в долг. Она принесла ему деньги и завернутые в пакет бутерброды.
— На, возьми, поешь.
Он ухмыльнулся, обнажив дырявый рот без передних зубов, пообещал вернуть через неделю и вышел на улицу, где его ждали такие же опустившиеся люди.
— Зачем ты его вообще пускаешь? — дочь язвительно подчеркнула последнее слово, — Деньги даешь, которые он никогда не отдаст!
— Как не отдаст? Иногда возвращает.
— Да ладно, один-два раза всего! Кстати, почему его зовут «Крепись»?
— Это его любимое слово. Всех подбадривает: «Крепись!». А сам не смог удержаться… Он не старый, просто спился. Да еще и несчастная любовь. Безответная. Он меня любит, а я его — нет.
— Люююбит?! Тебя?! — дочь уставилась на мать, — У вас что-то было?
Та замялась, но потом вздохнула и начала рассказывать.
— Мы давно знакомы. В молодости я поссорилась с кавалером, осталась без денег ночью на другом конце Москвы. Телефонов тогда не было, да и звонить некому. Шла пешком, машины останавливались, но водители либо брать отказывались, либо нагло предлагали «расплатиться» иначе. А тут как раз Сашка подъехал. Он тогда на такси работал.
— Девушка, не подскажете, где тут у нас «Крым наш»? — спросил он.
Я не поняла, что это шутка, начала объяснять, что не знаю. А он смеется:
— Садись, красавица, поедем искать вместе!
Позже я узнала, что это курорт. Мы мечтали туда съездить — лазурное небо, изумрудные горы… Но потом он познакомил меня со своим другом. Увидела его — и пропала! Как же я его любила… Дура!
Скоро сыграли свадьбу, а Саша остался другом семьи. Муж оказался бабником. Намучилась с ним, пока не поняла, что он — никчемный человек. Через год забеременела — тогда контрацепцию не рекламировали, а аборты были. Уговорил меня «любимый» на эту мерзость. И где он красноречие нашел?
Согласилась… и пожалела. Делали в больнице на Тверской. Конвейер. Скоблили не только внутри, но и душу выворачивали. Без наркоза. Боль адская. Доползла до палаты, а там такие же несчастные. Сидим, молчим. В голове крутится: «Горе мое, горе, не с кем мне делиться…».
И тут нянечка приносит ведро роз и торт! Огромный, «Птичье молоко». Я в слезах, но счастливая: «Любит! Помнит!». А на крышке надпись: «Крепись, Надька!».
Домой вернулась, светилась от счастья, хоть и болело все. Взглянула на мужа — и поняла: это не он, а Сашка обо мне позаботился. Развелась. С Сашей тоже не сложилось — добрый, порядочный, но пустота в душе. Когда он понял, что не люблю и не полюблю — исчез. Уехал на заработки в Сибирь.
А я твоего отца встретила. Судьба дала второй шанс.
Вернулся Сашка в девяностых. Время страшное. Бандиты бесчинствовали. Как-то сестра из Рязани в гости приехала — красавица. Ее во дворе бандиты схватили, в машину тащили. Никто не вмешался, боялись. А Сашка там с мужиками сидел, пил портвейн. Уже спивался.
Он заступился. Один из бандитов ударил его, но Сашка встал, камнем стекло в «Ниве» разбил. Сестру бросили, его избили жестоко. В больницу пришла — он еле живой. Шепчет что-то. Прислушалась — а он Высоцкого поет:
«Врач резал вдоль и поперек,
Сказал мне: “Крепись, старичок!”
И я крепился!»
Но бандиты не отстали. Заставили квартиру продать. У Саши была хорошая трешка в центре. Поменял на комнату, деньги им отдал. Их потом посадили, но он уже не смог держаться. Врач сказал — отбили ему все. Как мужчина он больше не мог…
Мать замолчала. Дочь сидела, потрясенная. Что тут скажешь?
Прошел год. Раздался звонок в дверь. Нотариус. Принес авиабилеты с открытой датой на испанский курорт «Крым наш» и деньги от продажи Сашкиной комнаты. И записку. Всего два слова:
«Крепись, Надька».
