Когда умерла моя бабушка, часть меня умерла вместе с ней. Это была не просто пожилая женщина. Это была последняя связь с отцом. Она растила меня, держала за руку, когда мне было страшно, кормила пирогами во время сессии, звонила каждую неделю, просто чтобы сказать: «Солнышко, я за тебя молюсь».
После смерти папы мама быстро нашла нового мужа. Так у меня появился сводный брат — Дима. Мы не ссорились, но и не были близки. Мы из разных миров. Он — мамин любимец, её гордость, её смысл. Я же была напоминанием о прошлом, о первом браке. Жили под одной крышей, но каждый сам по себе.
Бабушка, хоть и оставалась бывшей свекровью мамы, поддерживала с ней отношения. Но всю свою любовь она отдавала мне. И мне же завещала свою однокомнатную квартиру в центре Петербурга. Мы обсуждали это при её жизни. Она говорила:
— Аришка, я знаю, как тебе трудно. Ты учишься, стремишься вперёд. Пусть у тебя будет хоть какая-то опора.
Я уехала в Москву — поступила в университет, потом в аспирантуру. Остался последний год. Бабушка следила за моими успехами, звонила, расспрашивала. В день её смерти мы говорили по телефону. Она смеялась, шутила. А наутро её сердце остановилось.
Я была раздавлена. Приехать смогла только через три месяца. Хотела зайти в её квартиру — посидеть, поплакать, выпить чай у окна, как мы делали когда-то. Но когда открыла дверь своим ключом — увидела незнакомых людей, запах краски, строительный шум.
— Вы кто? — спросила я в растерянности.
— Нас Дима нанял. Детскую делаем, скоро пополнение.
Я стояла, не понимая. Дима? Мой брат?
Позвонила маме. Она ответила, будто ждала:
— Да, я дала ему ключи. Арина, ну у них же ребёнок будет, а жить негде. Ты же про квартиру не вспоминала — значит, не так уж нужна. Пусть поживут пять лет, потом своё накопят…
Я не верила ушам. Это шутка?
— Мама, квартира завещана мне. Это моё. Не вам решать.
— Ну что ты раздуваешь? Родной человек! Ты же сама говорила, что Дима ни в чём не виноват. У него семья. Ты что, их на улицу выставишь?
Вот так просто. Без звонка, без разговора, без уважения. Решили за меня: «Молчит — значит, не важно». Я не молчала. Я жила, училась, горевала. А они… распоряжались тем, что им не принадлежит.
Диму я не виню. Он всегда слушал маму. Но она? Она знала, как я любила бабушку, как училась, как копила на жизнь в съёмной квартире… И просто вычеркнула моё право. Одним движением «заботливой» руки.
Теперь я не знаю, что делать. Да, жалко выгонять брата. У него семья, ребёнок. Да, я сама пока в Москве и не уверена, вернусь ли. Но простить — не могу. Если бы могла продать квартиру — купила бы жильё здесь. Или сдавала и не платила за аренду. А теперь я каждый месяц отдаю деньги чужим, а в моей квартире без моего согласия клеят обои и меняют пол.
Я злюсь. Не из-за денег. А потому что у меня отняли право. На память. На решение. На то, что принадлежит мне по закону и по совести.
Родные должны быть опорой. Но порой самые глубокие раны оставляют именно те, кто должен защищать.
