Мама сдавала мне мою же комнату за деньги, а теперь хочет, чтобы я её содержала: спустя годы я наконец-то ответила.
Мне стукнуло восемнадцать, и мама, не моргнув глазом, заявила: «Теперь ты взрослая. Либо плати за жильё, либо вон из дому». Без злости, без истерик — абсолютно буднично. Как будто выставлять счёт родной дочери за право жить в своей же детской — это обычное дело. Тогда я даже не поняла, насколько больно слышать такое от человека, которого любишь всей душой с пелёнок.
Сколько я себя помню, мама всегда напоминала, что квартира — её. Даже когда мне было лет семь-восемь, она повторяла: «Здесь ничего не твоё. Это мой дом». Она врывалась в мою комнату без стука, копошилась в вещах, запрещала передвинуть даже стул. Я сто раз говорила, что кровать стоит прямо возле батареи, от жары болит голова и тяжело дышать — в ответ слышала, что я фантазирую. Лишь когда меня однажды вырвало, а врач завёл речь о тепловом ударе, мама нехотя разрешила сдвинуть кровать.
Я, как любой ребёнок, любила маму. Слишком долго верила, что любовь — это терпеть. Что если я буду тихой и послушной, она наконец-то заметит меня. Но мама видела только то, что ей удобно. Если я не мешала, сидела тихо, не лезла — меня будто и не существовало.
После школы я поступила в институт в своём городе. Мама даже не пришла на выпускной. Зато в день моего совершенноложия явилась в комнату с ультиматумом: или платишь, или съезжаешь. «Я тебя вырастила, одела, обула — мой долг выполнен». Я была в шоке. Работы не было, родственников — тоже. Пришлось согласиться.
Наутро устроилась посудомойкой в забегаловку у вокзала. Ночные смены, утром — пары. Спала урывками. Всё, что зарабатывала, уходило на «аренду» у родной матери и на самую дешёвую еду. Первые месяцы — ад. Потом меня повысили до поварёнка. Появился проблеск надежды — и парень. Витя.
Он работал официантом, снимал угол, приехал из глубинки. Видеться могли редко — оба вкалывали. Но каждую минуту с ним я ценила. Однажды рассказала ему про маму. Он слушал и не верил. «У нас в семье грошей ломаных не было, — сказал он. — Но родители последнее отдавали. Хоть картошку с огорода, но передавали, когда я учился».
Не выдержал и предложил переехать к нему. Вместе снимать — дешевле. Я не раздумывала. Согласилась сразу. Когда выносила вещи, мама даже не пожелала удачи. Только зорко следила, чтобы ненароком не прихватила её кастрюлю или табуретку. Постельное бельё не отдала. На прощание бросила: «Завтра замки поменяю». Хлопнула дверью — и всё.
Мы с Витей стали жить вместе. Через год расписались. Сперва перебрались к его родителям, потом сняли хату поблизости, а потом выкупили её. Родились дети, завелось хозяйство. Работа, дом, семья — всё, как я мечтала.
Прошло почти десять лет. Полгода назад мне позвонила мама. Номер я не меняла, вот и дозвонилась. Разговаривала так, будто мы вчера виделись. «Почему не звонишь? Почему не приезжаешь?» — И, не дожидаясь ответа, перешла к сути. Осталась без работы, пенсии пока нет. «Ты обязана мне помогать. Я тебя вырастила, теперь твоя очередь».
Я слушала и чувствовала, как дрожат руки. Впервые в жизни высказала всё, что накопилось. Про её «заботу», про плату за собственное детство, про одиночество и обиды. Голос дрожал. Говорила, пока слова не закончились. А она… Она молчала. Потом холодно бросила: «Ясно. Ладно. Теперь переводи деньги».
Я положила трубку. Заблокировала номер. Но она начала звонить с чужих. Писать. Пугать судом. Требовать алименты.
Теперь я не чувствую вины. Я никому ничего не должна. И впервые в жизни мне не страшно это сказать вслух.