«„Мама сидит у нас на шее“ — когда я прочла эти слова, у меня внутри всё оборвалось»
В моей двушке долгие годы ютились мой сын Денис и его семья. После свадьбы они ввалились ко мне с чемоданами и привычными словами: «Мама, мы ненадолго, буквально на пару месяцев!» Прошло десять лет. Я пережила с ними рождение каждого ребёнка, ночи без сна, детские крики и вечный хаос, будто в цирке шапито.
Невестка Алина сидела в декрете раз, потом другой, потом третий. Когда дети болели, больничные брали то я, то она. О себе я не думала вовсе: каша на плите, пелёнки, размазанная по стенам манка. Внутри — ни покоя, ни тишины, только одно: «Ты же бабушка, тебе положено».
Я ждала пенсию, как узник — амнистии. Казалось, вот она, свобода — хоть немного пожить для себя. И первые полгода действительно казались чудом. Но иллюзия растаяла быстро.
Каждое утро я вставала в шесть, везла Дениса с Алиной на работу, потом кормила внуков, тащила одного в садик, другого — в школу. С младшей качалась на качелях в сквере, потом — готовка, стирка, уборка, а вечером — кружки, уроки, сказки перед сном. Без передышки.
Иногда ночью, когда все засыпали, я позволяла себе редкую роскошь — взять в руки книгу или пяльцы. Вышивание было моей отдушиной. Однажды, разбирая вещи, я получила сообщение от сына. Прочла — и сердце сжалось.
«Мама тянет из нас последнее, — писал он кому-то, — а мы ещё и на её лекарства тратимся». Перечитала раз, другой. Сначала подумала — ошибся. Но нет. Он просто отправил не тому адресату. Эти слова впились в память, как ржавый гвоздь.
Я не кричала, не плакала. Просто нашла комнату в соседнем дворе, сказала: «Хочу побыть одна». Аренда съедала почти всю пенсию, но я жила на гречке и чай, зато — в своём углу.
Когда-то, ещё до пенсии, я купила ноутбук. Алина хихикала: «Тебе, мам, в „Одноклассниках“ и то разобраться сложно». Но я научилась. Подруга-соседка показала азы, и я стала выкладывать фото вышивок. Сначала просто так, потом бывшие коллеги начали просить работы на заказ. А потом соседка привела внучку — научить за скромные деньги. Так появились первые ученицы. Мало, но честно. И главное — я снова чувствовала себя нужной, но не обязанностью.
Я больше не просила у сына ничего. Не унижалась. Не звонила. Иногда видимся на днях рождения, но говорим только о погоде и оладьях. Я не злюсь. Просто не могу жить там, где я — обуза.
Теперь у меня свой угол. В нём пахнет мятой, а не подгузниками. На стенах — мои вышивки, не каракули внуков. А в душе — не покой, но хотя бы достоинство.
Я не хотела войны. Хотела благодарности. Или хотя бы — правды. Но если сын считает, что я жила за его счёт, пусть живёт без меня. А я — без него.
