«Маме надо отдохнуть»: Эти слова звучали в нашем доме с того дня, когда появился наш сынок… и до самого конца.
Каждый вечер, придя с завода, он первым делом стряхивал с пальцев угольную пыль и шёл прямо к кроватке. Ни дымящийся борщ, ни свежая «Комсомолка» не могли отвлечь его. Он наклонялся над спящим Васенькой, бережно подхватывал его — и в тот момент я снова понимала, что люблю его. Люблю этого мужчину, который не стыдился быть отцом. Люблю мужа, который помнил обо мне.
— Маме надо отдохнуть, — улыбался он, покачивая на руках сонного Васю и напевая «Спи, моя радость, усни», пока тот не затихал.
— Маме надо отдохнуть, — шептал он в три часа ночи, первым вставая к плачущему малышу, менял пелёнки, передавал мне, ждал, пока я покормлю, а потом снова укладывал в кроватку.
— Маме надо отдохнуть, — говорил он вечером, засучив рукава и пытаясь накормить капризного Васю манной кашей, превращая каждую ложку в историю про летающие ложки и говорящих зверей.
— Маме надо отдохнуть, — повторял он, одевая годовалого Васю в валенки и шапку-ушанку, чтобы вывести его во двор, пока я принимала душ и хотя бы пять минут могла посидеть в тишине.
— Маме надо отдохнуть, — улыбался он, сажая на колени уже подросшего Ванюшку, и начинал рассказывать ему про Бабу Ягу и Кощея, придумывая новые повороты прямо на ходу, лишь бы дать мне передышку.
— Маме надо отдохнуть, — терпеливо произносил он, склонившись над учебником математики, объясняя Ване задачи, в которых тот не мог разобраться.
— Маме надо отдохнуть, — тихо сказал он, когда Ваня, уже выпускник, вернулся поздно с последнего звонка и, не говоря ни слова, прошёл на кухню.
Каждый раз, слыша эти слова, я чувствовала, как внутри всё сжимается от нежности. Глаза начинали щипать — не от обиды, нет, от счастья. Хотелось, чтобы этот миг длился вечно.
А потом наступила третья пора любви. Когда слово «мама» в его устах сменилось на «бабушка».
— Бабушке надо отдохнуть! — смеялся он, когда наш внучок Петя, оставшись у нас на выходные, начинал хныкать и звать маму. И снова звучала та же колыбельная — только теперь для другого малыша.
— Бабушке надо отдохнуть, — подмигивал он, собирая удочки и уводя Петю с Васей на речку.
— Бабушке надо отдохнуть, — мягко говорил он, вручая внуку старые наушники, чтобы тот убавил громкость в планшете.
Он не дожил до внучки. Ушёл слишком рано, слишком тихо. Дети забрали меня к себе — не хотели, чтобы я одна оставалась в пустой квартире.
И вот, впервые взяв на руки крошечную Лизу, я больше не смогла сдержаться — разрыдалась. Мне почудилось, будто его голос, знакомый до мурашек, произнёс за спиной:
— Бабушке надо отдохнуть…
Я даже обернулась. Глупо, конечно… А вдруг?
Позже, когда за окном стемнело, и я уже почти заснула, из комнаты донёсся шёпот. Голос взрослого Вани:
— Спи, солнышко, спи. Маме надо отдохнуть…
Я приоткрыла дверь и увидела, как он качает свою дочку, напевая ту самую песню. Ту, что когда-то пел ему его отец.
Его нет. Но слова «маме надо отдохнуть» остались. Они живут в Ване. В его детях. В памяти, которую даже время не сотрёт.
