— Мам, а может, пусть бабка уйдёт и потеряется? Так всем будет легче, — вызывающе бросила Аня.
— Анют, дверь закрой, — устало проговорила мать, отодвигая стул.
— Мам, ну хватит уже! Теперь до старости будешь напоминать? — огрызнулась пятнадцатилетняя Аня.
— Не до старости, а пока она с нами. Выйдет — не найдёт дорогу…
— И сгинет где-нибудь под забором, а мы потом себя корить будем… Мам, ну и пусть? — нарочито резко переспросила Аня.
— Что «пусть»? — не поняла мать.
— Пусть уйдёт. Ты же сама говорила, что устала с ней нянчиться.
— Как тебе не стыдно? Она мне свекровь, чужая по крови, но для тебя — родная!
— Родная? — Аня прищурилась, как всегда перед ссорой. — А где она была, когда её сынок нас кинул? Когда отказывалась со мной сидеть? Своей внучке? Она тебя не жалела, когда ты на трёх работах горбатилась… Она ж тебя же во всём винила, что муж сбежал!
— Замолчи сейчас же! — взвизгнула мать. — Зря я тебе это рассказывала… — Она выдохнула. — Я плохо тебя воспитала, если в тебе нет сострадания к родному человеку. Мне страшно. Я состарюсь — и ты так же меня выкинешь? Что с тобой? Ты же всегда доброй была. Бездомных кошек таскала домой… А бабка — не кошка. — Мать бессильно покачала головой. — Она и так наказана. Твой отец от неё тоже отвернулся.
— Мам, иди уже, а то опоздаешь. Дверь закрою, честно, — Аня виновато потупилась.
— Ладно, а то наломаем дров… — но мать не сдвинулась с места.
— Мам, прости, но на тебя смотреть больно. Кожа да кости. Тебе сорок, а ходишь, как старуха, еле ноги волочишь. Вечно уставшая. Чего так смотришь? Кто тебе правду скажет, как не дочь? — Аня опять заговорила громче.
— Спасибо… Смотри, чтоб газ не трогала и воду не оставляла.
— Вот именно! Как собаки на привязи из-за неё. Никакой жизни. Мам, давай в пансионат её. Там хотя бы присмотрят…
— Опять за своё? — оборвала её мать.
— Всем лучше будет, особенно ей, — не замечая нарастающего раздражения, продолжила Аня.
— Больше слушать не хочу. Никуда я её не отдам. Сколько ей осталось? Пусть дома…
— Да она нас переживёт! Иди уже. Я никуда не денусь, дверь закрою, — зло повторила Аня.
— Прости. Я на тебя взвалила… Все гуляют, а ты тут сторож.
Они говорили, не замечая приоткрытой двери в бабушкину комнату. Та всё слышала, но вряд ли понимала — да и забудет через минуту.
Мать ушла, а Аня зашла в свою бывшую комнату, теперь бабушкину.
— Ба, чего-нибудь хочешь? — спросила она.
Бабушкин взгляд был пуст.
— Пойдём, конфетку дам, — Аня подхватила её под локоть, повела на кухню.
— Ты кто? — бабка уставилась на неё мутными глазами.
— Пей чай, — Аня вздохнула, положила перед ней карамельку.
Бабка обожала сладкое. Они с матерью прятали конфеты, выдавая по одной. Аня наблюдала, как та ковыряет фантик дрожащими пальцами. Сквозь редкие седые волосы просвечивала бледная кожа. Аня отвернулась.
Раньше бабка красилась, зачёсывала волосы в высокую причёску, подводила губы яркой помадой. Мужчины заглядывались, пока её не скрутило старостью.
Аня не понимала, что чувствует: жалость, злость, отвращение? Раздумья прервал звонок в дверь.
— Мама, наверное… — Аня пошла открывать.
Но на пороге стоял её друг, десятиклассник Витя. Мать не одобряла их дружбы, поэтому он приходил, пока её не было.
— Привет. Чего так рано? Мама только вышла, — прошептала Аня.
— Знаю. Она меня не заметила.
— Лена! — донёсся с кухни бабушкин голос.
— Кто такая Лена? — спросил Витя.
— Это она маму так зовёт. Сейчас её уложу. Иди в ванну и сиди тихо. У неё сегодня «просвет», — Аня подтолкнула его к двери.
— Всё чисто, — вернувшись на кухню, Аня увидела пустую чашку и фантик.
— Хочу чаю, — сказала бабка.
— Но ты же… — Аня махнула рукой.
Бабка забывала всё мгновенно, кроме давнего прошлого. Путала лица, но иногда — редко — на пару минут возвращалась в реальность.
Аня не могла понять — хитрит ли она ради конфеты или действительно не помнит, что только что пила чай. Кто разберёт? Вздохнув, снова налила чаю, положила карамельку.
Бабка долго ковыряла фантик. Когда чашка опустела, Аня отвела её в комнату, усадила на кровать.
— Спи, — сказала, прикрыв дверь.
Из ванной уже выглядывал Витя.
— Выход— Витя, — шёпотом позвала Аня, глядя, как бабушка медленно закрывает глаза, — а если она уже никогда не проснётся, нам всем станет легче, но я больше не смогу посмотреть в зеркало…
