Маска доброты: правда о свекрови
Я всегда думала, что моя свекровь, Татьяна Викторовна, искренне любит меня. Она казалась образцом заботы — улыбалась, обнимала при встрече, ласково звала «доченькой». Но один случай сорвал с неё маску, и я увидела её настоящую сущность — холодную, наполненную презрением.
Мой муж, Дмитрий, служил в армии, и наша жизнь напоминала цыганские кочёвки. Мы переезжали из части в часть — от тёплых кубанских степей до суровых архангельских лесов. Родня Дмитрия жила в тихом Рязани, и визиты к ним были редкими, но душевными. Мы приезжали в гости, свекровь навещала нас. Каждый раз я радовалась, веря, что между нами — полное понимание.
Когда Татьяна Викторовна гостила у нас, она брала бразды правления в доме. Варила наваристые щи, натирала полы до зеркального блеска, расставляла чашки по-своему. Меня это слегка смущало, но я списывала на её желание помочь. Однажды я помыла тарелки после ужина, а через час застала её за тем же самым. «Просто проветривала — пыль осела», — сказала она с доброй улыбкой. Я промолчала, но в сердце закралась тревога. С тех пор она всегда перемывала посуду после меня, будто мои руки оставляли на ней нечто неприемлемое.
Когда родилась наша дочь Алиса, я полностью погрузилась в заботы о ней. Сначала купала её в маленькой ванночке, а когда малышка подросла, отправила её на антресоли в нашей съёмной квартире в Екатеринбурге. Забросала её старыми коробками с детскими вещами и забыла.
Прошёл год. Наступила промозглая уральская осень, и пришло время доставать зимнюю обувь. Полезла на антресоли, разгребая хлам, и наткнулась на потрёпанный пакет из-под сахара. Внутри лежала стопка писем. Любопытство пересилило — я развернула одно, потом другое. Адресованы были Дмитрию на часть. Писала его мать. Развернула листок — и кровь ударила в виски.
Татьяна Викторовна выливала в письмах всю свою ненависть. Называла меня неряхой, писала, что ей тошно делить со мной кухню, что ей приходится переделывать за мной всю работу — от мытья полов до глажки. «Безмозглая неудачница», — отзывала она обо мне, припоминая, что я бросила университет. Хуже всего было читать, будто я «прицепилась к её сыну, как репей», а Алиса — «не его кровь». Каждое слово жгло, как раскалённое железо. Я стояла, дрожа, не веря своим глазам. Как она могла? Улыбаться мне, пить со мной чай — и писать такое за спиной? А Дмитрий… Он это читал. И хранил. Зачем?
Мир будто рухнул. Хотелось ворваться к мужу с криками, швырнуть письма ему в лицо, потребовать ответа. Но что-то остановило. Скандал мог разрушить всё — нашу семью, наш хрупкий быт. Я глубоко вдохнула, сунула письма обратно и отнесла пакет на место. Вечером, сделав вид, что всё в порядке, попросила Дмитрия принести с антресолей сапоги. Он кивнул, ничего не подозревая. Я украдкой следила за ним, сердце колотилось. Он достал коробки, потом — тот самый пакет. На миг замер, затем быстро засунул его под свитер и ушёл. Куда? Сжёг? Выбросил? Я так и не узнала.
С того дня я смотрела на свекровь другими глазами. Её улыбка казалась фальшивой, а слова — отравленными. Но я молчала. Ради Алисы, ради нашей семьи я продолжала играть роль примерной невестки, хотя внутри всё кричало от боли и горечи.
