Жадность, прикрытая заботой, часто ведёт к предательству. И если кто-то думает, что кровные узы — гарантия верности и любви, то эта история — суровое напоминание, что это не так.
Лидия Петровна прожила жизнь скромно и честно. Она рано овдовела, одна подняла двоих детей — дочь Аллу и сына Витю. Трудилась медсестрой в больнице, никогда не роптала, не проси помощи. Всё, что имела, отдавала детям, веря, что они скрасят её старость.
Когда Лидии Петровне стукнуло 70, здоровье пошатнулось. Давление прыгало, ноги отказывали, сердце пошалило. Алла уговорила мать продать старый домик в деревне и перебраться к ней в московскую квартиру.
— Мама, тебе одной там тяжело, а у нас тепло, дети рядом, внуки будут рады, — говорила дочь, улыбаясь через силу.
Лидия Петровна поверила. Продала дом, отдала деньги Алле — на «ремонт», на «будущее». И переехала.
Первое время всё выглядело хорошо: ужины, смех, уют. Но вскоре дочь начала раздражаться — на мамин запах, на её советы, даже на кашель. Любое слово старушки воспринималось как помеха.
— Мама, тебе нужен особый уход. Я нашла хороший дом престарелых. Там врачи, прогулки… тебе там будет лучше.
И мать увезли. Без лишних слов, без объяснений. Оформили как «временное проживание» — и забыли.
Но у Лидии Петровны был ещё сын — Виктор. Он жил в Санкт-Петербурге, навещал редко, но мать всегда говорила: «Витя у меня добрый. Он не подведёт». И не ошиблась.
Однажды Виктор приехал без предупреждения — хотел сделать сюрприз. Но матери дома не нашёл. Соседи рассказали правду: как увезли старушку, как продали избу, как дочь потратила её деньги.
Виктор примчался в пансионат. Увидел свою мать — прежде добрую, живую — сидящую на скамейке с потухшим взглядом. Сердце сжалось.
— Мама… как ты здесь оказалась? — упал перед ней на колени. — Разве ты этого заслужила?..
Они плакали. Она — от стыда и боли. Он — от злости и вины. И тогда Виктор решил: заберёт мать к себе.
Через месяц Лидия Петровна въехала в новый дом — уютный, светлый, на окраине Петербурга. В саду цвели ромашки, на кухне пахло ватрушками, а в гостиной висели кружевные занавески.
— Мама, теперь это твой дом. Ты здесь хозяйка. А мы рядом.
Невестка встретила свекровь с улыбкой:
— Вы для нас как родная. Мы позаботимся.
Казалось, всё наладилось, но тут пришла Алла. Она привыкла забирать мамину пенсию, называя это «помощью». Но в пансионате ей сказали — старушки там больше нет.
Дочь примчалась к новому дому, заливаясь фальшивыми слезами:
— Мама, у нас беда. Муж без работы, денег нет. Ты же не оставишь?..
Но вместо сломленной старушки её встретил твёрдый взгляд брата:
— Алла, уходи. Дом мой. Мама будет жить здесь. А если тебе трудно — поезжай в деревню, начинай с нуля. Хочешь заботы — запишись в пансионат, там, по-твоему, хорошо.
— Да как ты смеешь! Я тоже её дочь!
— Ты? Та, что сдала её, когда ей было хуже всего? Больше не подходи. Иначе пожалеешь.
Алла ушла. Без слёз. Без раскаяния. Лишь с ненавистью во взгляде.
А Лидия Петровна в тот вечер сидела у окна, держала чашку с чаем и впервые за долгие годы чувствовала, что её любят.
Сын накрыл её плечи пледом, поцеловал в голову:
— Всё хорошо, мама. Теперь всё будет по-другому. Обещаю.