Ранним утром звонок разбудил Татьяну, и она не сразу поняла, спит ещё или уже проснулась. На экране телефона светилось: “Мама”. Сон как ветром сдуло. Голос матери звучал бодро, даже с весёлыми нотками:
— Спишь, соня? А я уже пирожки в печь поставила. Завтра жди гостей — тебя с Димкой. Поговорить надо. Не про картошку — про наследство! Не хочу, чтобы после моей смерти вы грызлись, как собаки, из-за избы да копеек. Приезжайте, никаких отговорок!
Татьяна онемела. Наследство? Смерть? Что происходит? Но мать говорила так уверенно, что спорить было бессмысленно.
Тем временем Надежда Степановна, мать Татьяны и Дмитрия, сидела за столом, поправляя старый платок. Рядом суетилась соседка Матрёна:
— Надь, да ты больна? О чём такие речи? Меня аж мороз по коже…
— Не пугайся, Матрёшенька, — усмехнулась Надежда Степановна. — Просто хочу повидать детей. Год как не виделись. Каждый сам по себе, будто не родные. А вдруг завтра меня не станет — кто им правду скажет? Да и проверку устрою. Посмотрю, кто как ко мне относится.
Проводив соседку, Надежда Степановна легла спать. Завтрашний день должен был многое решить.
Утро выдалось хмурым, будто сама погода подыгрывала её замыслу. Она прибралась, надела поношенный халат, села в кресло и затаила дыхание. Через час в дверь постучали.
Первой ворвалась Татьяна — взволнованная, с глазами на мокром месте.
— Мама! Что с тобой? Ты больна? Какое наследство? — запричитала она, бросаясь к матери.
За ней, не торопясь, вошёл Дмитрий.
— Ну ты даёшь, мамаша. Умирать собралась? Может, рановато?
— Садитесь, дети мои, — спокойно сказала Надежда Степановна. — Да и супругов зовите. Лена, Ваня, проходите, не стесняйтесь.
Когда все расселись, она начала:
— Слушайте и не перебивайте. Старость — не радость, а я живу одна. Болезнь не спрашивает, когда прийти. Вот и решила: скажу, пока в силах. Но сначала — помощь. Дров нарубить, обед сготовить… Кто, как не родные, старухе поможет?
Татьяна с Леной засуетились на кухне. Надежда Степановна наблюдала: тесто липнет к рукам, картошку режут ломтями, кастрюли гремят. «Городские недотёпы», — с грустью подумала она, но вслух не упрекнула. Не в этом дело.
После обеда она попросила Ваню и Лену выйти — осталась с детьми.
— Теперь слушайте внимательно. Избу оставлю Матрёне, соседке. Она рядом, всегда поможет. Дима, тебе — сарай, инструменты, хозяйство. Делай с ним что хочешь. А тебе, Таня, — сбережения. Копеечку к копеечке складывала, почти не тратила.
Тишина повисла в комнате.
— Избу — посторонней? — первым нарушил молчание Дмитрий. — Ты в своём уме?
— А почему нет? Вы год ко мне не заглядывали. А Матрёна каждый день приходит. Дима, на свадьбу меня не позвал — стыдно было за деревенскую мать? Таня, с тех пор как за Володю второй раз замуж вышла — ни разу не навестила. Да и тогда обиделась, помнишь? Когда я сказала, что он тебе не пара. А ведь правда была…
— Мам, хватит… — прошептала Татьяна.
— Не здорова я. Пойду прилягу, — устало вздохнула Надежда Степановна и закрылась в спальне.
На улице начался спор.
— Это из-за тебя! — шипел Дмитрий. — Могла бы навещать мать! Теперь изба Матрёне достанется!
— Ага, конечно! Я одна с утра до ночи вкалываю! А ты с Ленкой чем занят? Она дома сидит, могла бы к маме ходить!
Они кричали, перебивали друг друга. Надежда слушала, сидя у окна. Глаза наполнились слезами. Где те дети, что летом босиком по двору бегали? Где их доброта, забота друг о друге?
Когда они вернулись, она уже не лежала — сидела, собравшись, хоть и глаза выдавали волнение.
— Мам, тебе же плохо… — начал Дмитрий.
— Уже лучше, — глухо ответила она. — Всё понятно стало. Я никому не нужна. Наследство? Будет. Позже. Когда решите, зачем вам эта изба — чтобы любить или чтобы делить?
Утром за столом стояла тишина. Только скрип табуреток да звон ложек. Первой заговорила Татьяна:
— Прости нас, мама… Мы ошибались. Буду приезжать, честно. Мы же семья…
Надежда кивнула. За столом воцарилось тёплое молчание.
С тех пор многое изменилось — и ничего. Дмитрий почти не приезжал, но деньги присылал исправно. Татьяна стала навещать чаще. Борщ, варенье, помощь в огороде. Но о наследстве больше никто не спрашивал.
А оно давно лежало в нижнем ящике комода, подписанное и заверенное. Всё было разделено поровну. Потому что Надежда Степановна по-прежнему любила своих детей. Даже если они иногда об этом забывали.