Я вырастила пятерых детей. Отдавала им душу без остатка, забыв о себе, о здоровье, о мечтах. Тридцать лет назад это было в деревушке под Рязанью, где каждый день билась за их будущее. Теперь сыновья с дочерями разъехались по свету, обрели свои семьи, а я осталась одна, глядя в пустоту, что они после себя оставили.
Дочери — моя крепость. Приезжают, привозят гостинцы, помогают по дому, наполняя стены смехом да теплом. Все праздники вместе — знают, как гложет одиночество, как давит тишина. Дом мой просторный, всем хватает места, жду их с раскрытым сердцем. Но сыновья… Словно чужие. Будто не я их растила, а посторонняя. Понимаю — семьи, заботы. Но как вычеркнуть мать, давшую жизнь?
Когда муж, Иван Степанович, позвал их крышу починить, отмахнулись, будто от назойливой мошкары. Дождь лил в дом, лужи на полу, а мы последние рубли пенсии отдали чужим, чтобы кров над головой спасти. Сыновья даже не спросили, как справились. Не звонят, не пишут. Даже в день рождения, когда ждёшь хоть словечка, — тишина могильная.
Невестки, думаю, тут ни при чём. Сами решили — забыть, отгородиться, будто от поклажи ненужной. Присматривалась — женщины вроде добрые. А сыновья твердят: «Дела, работа, некогда»! У дочерей разве нет семей? Работы? Но они находят минуту приехать, обнять, картошку привезти. А сыновья с жёнами внуков не показывают — лишают бабушкиной радости.
Сейчас с Иваном Степановичем помощь нужна пуще прежнего. Здоровье сыплется, как штукатурка со стен, а сыновья отвернулись, будто мы призраки. Дочери с зятьями возят по врачам, на лекарства свои копейки тратят, душу греют заботой. А те, кого на руках носила, кашкой с ложечки кормила — бросили, как старый хлам.
Два года назад средняя, Ольга, в аварию попала. Теперь в коляске, сама помощь требует. Старшая, Светлана, в Германию уехала — ищущей лучшей доли. Зовёт сиделку нанять — отказываюсь, сердце сжимается. Не для того пятерых рожала, чтоб чужие руки слёзы вытирали!
Невестка младшего сына как-то ляпнула: «Продайте дом, в пансионат переезжайте. Там покой, уход». Сказала будто о ветхой мебели, а не о людях живых! Задыхаюсь от гнева. Да, старые — но не дрова! Ходим, дышим, мыслим — просто сил маловато. Просим-то мало — каплю внимания, искру тепла от тех, кого жизнь учили.
Поняла теперь: дочери — роднее не бывает. Ангелы мои, что от пропасти хранят. А сыновья… Бог им судья. Отдала им молодость, здоровье, ночи бессонные — получила взамен ледяное равнодушие. Неужели заслужила, чтобы те, ради кого жила, на закате предали?
