Мать впервые переступила порог восьмиэтажного особняка своего сына, но одна фраза невестки заставила её заплакать и вернуться в деревню в самую темноту. «Сынок, я тебя люблю, но я не часть этого места».
Бабушка Елена Ивановна жила в скромной соломенной избе на берегу Волги, где ночи наполнялись стрекотанием кузнечиков и шепотом воды. В свои семьдесят три года она всё ещё вставала до рассвета, поливая маленький огород с перцем и помидорами, и кормила тех немногих кур, что у неё оставались. Жизнь была простою и одинокой, но полна воспоминаний, которые поддерживали её дух.
Её супруг, Михаил Петрович, умер давно, а единственный сын, Дмитрий, был ей всем на свете. С ранних лет он был умён, трудолюбив, гордость всей деревни. Когда он получил стипендию и уехал в Москву, все говорили, что ребёнок поднимется высоко. Он поднялся так высоко, что исчез из виду.
Десять долгих лет бабушка Елена получала лишь редкие звонки на Рождество и случайные переводы, которые она почти не трогала. О сыне слышали лишь слухи:
Говорят, Дмитрий теперь бизнесмен, слышала?
У него дом огромный, как со страниц журналов.
На нём новенькие машины, представляешь!
Бабушка улыбалась и отвечала одно и то же:
Этого мне достаточно. Главное чтобы у него всё было в порядке.
Но каждую ночь, перед тем как задуть масляный фонарь, она брала старое фото Дмитрия, когда ему было восемь лет, в грязи, но с широкой улыбкой, и нежно целовала его.
Однажды, когда лёгкий моросящий дождь падал над полями, к избе подъехал огромный чёрный внедорожник, блестящий, как городской зверь. Из него вышел Дмитрий, почти неузнаваемый: итальянский костюм, часы, стоящие дороже всей её грядки, и безупречно уложенные волосы. Но его глаза
Глаза были пустыми.
Мама, сказал он дрожащим голосом, опустившись на колени, прости меня. Я не должен был оставлять тебя здесь. Хочу, чтобы ты жила со мной, в моём доме. Он большой, уютный ты заслужила покой.
Бабушка почувствовала, как слёзы катятся, не в силах их остановить.
О, сынок я ничего у тебя не просила
Именно поэтому, мамочка, сказал он, беря её за руки, уезжаем сегодня же. Пойдём!
Дмитрий настаивал так, что она согласилась. Она собрала три комплекта одежды, старое фото и деревянный ящик с последними письмами от мужа.
В пути в Москву Елена Ивановна выглядела как потерявшаяся ребёнок: огни, высотные здания, нескончаемый шум мир, который ей стал ещё более чуждым.
Дом Дмитрия в районе Арбат был монстром роскоши: восемь этажей, бесконечные окна и вестибюль, словно из музея. Но роскошь не поразила бабушку так, как холодный взгляд её невестки, Аглаи.
Высокая, изящная, с безупречным макияжем но в её лице не было ни радости, ни гостеприимства, лишь неуютное терпение.
Первый ужин прошёл в гнетущем молчании. Аглая почти не отрывала глаз от телефона. Дмитрий говорил о контрактах, клиентах, поездках, но каждый раз, когда жена бросала на него взгляд, он замолкал. Было чтото тёмное, странное.
Бабушка начала ощущать узел в желудке. Это был не тот Дмитрий, которого она вырастила.
После ужина, когда Дмитрий принимал «неотложный» видеозвонок, Аглая подошла неожиданно. Шагала лёгкими, измеренными шагами, как пантерa в роскошном салоне, и остановилась прямо перед Еленой.
Её лицо, озарённое мягким светом столовой, было красиво.
Но голос
Голос был как лезвие льда.
Простите, госпожа Елена, сказала она с улыбкой, настолько фальшивой, что болела, мне нужно коечто спросить.
Бабушка, наивная, ответила улыбкой.
Конечно, доченька. Спрашивай.
Аглая наклонила голову, будто оценивая бракованную товарную партию. Затем, нейтральным тоном, произнесла:
Дмитрий не может нести дополнительные расходы. У него и так хватает. Я просто хочу знать, как долго вы планируете оставаться чтобы мы могли всё организовать.
Последнее слово «организовать» упало, как яд. Как будто присутствие пожилой матери лишь логистическая проблема, помеха.
Тогда бабушка поняла ужасную правду:
Её не пригласили жить в этот дом.
Её просто терпели.
Едва ли.
Дмитрий, тот мальчишка, который бегал босиком по полям теперь оказался под давлением, контролируемый, возможно, даже манипулируемый. Она увидела это в его глазах за ужином.
Он хотел, чтобы она была рядом.
Но Аглая нет.
В этом доме ясно было, кто держит бразды правления.
Этой ночью бабушка не сомкнула глаз.
Она обходила огромный дом: блестящие этажи, современное искусство, холодные статуи Жизни там не было.
Любви не было.
Только видимость.
Только расчёты.
Когда всё стихло, она собрала свои вещи. Держала в руках старое фото Дмитрия в детстве. Погладила его на мгновение. Затем написала нотку дрожащей рукой:
«Спасибо, сынок, что не забыл обо мне.
Твой дом прекрасен, но он не дом для такой старушки, как я.
Я возвращаюсь туда, где свободна, где могу дышать.
В мою соломенную избу, где я ещё знаю, кто я.»
Она осторожно открыла дверь, будто боясь разбудить его.
В последний раз взглянула на огромный особняк.
И пошла.
Босиком.
Одна.
Но с тем спокойствием, которое не может дать ни один мрамор.
На рассвете Дмитрий нашёл записку.
Чтото внутри него сломалось.
Он бросился на улицу, в панике, звать маму, как в детстве.
Но Елена Ивановна уже шла к деревне, подняв голову и с свободным сердцем.
Пусть роскошь блеснет, а стены украшают, но настоящий дом это место, где живёт сердце, а не где меряется статус. Эта мысль останется с ней навсегда.
