В деревне все знали и сторонились Степана за его тяжёлый нрав. Жил он с кроткой женой Дарьей, но детей Бог не давал. Прожили они дюжину лет, а колыбель пустовала.
Как гром с ясного неба — скончалась Дарья. Мать её замечала, что дочь не здорова, но та молчала.
— Доченька, личико-то у тебя бледное, — спрашивала мать, когда та наведывалась.
— Пустяки, матушка. Устаю только, отдохну — и ладно. Не кручинься, — отмахивалась Дарья.
Жаловаться мужу она не смела — терпеть не мог, коли жена недужила.
— Нечего нюни распускать! Вечно у вас то голова, то бок. От работы отлыниваете, вот и ноете. Никто тебя тут не пожалеет! — огрызался Степан.
Год минул после похорон. Жил Степан один, да мысль о новой жене не покидала. Одиночество грызло, хоть и привык быть словно медведь в берлоге. Приглядывался к бабам.
— Брать надо бездетную, — размышлял он. — Чужих отпрысков не надо. Да где такую сыщешь? Все вдовы с ребятнёй. Молодую взять — не всякая за старого пойдёт…
Знал Степан — характер у него как ёж в руках, односельчане сторонятся. Выбор пал на Феклу. Тихая, работящая, из бедной семьи.
Как-то подстерег он её у калитки:
— Фекла, подь-ка сюда!
Девушка робко подошла.
— Здравствуйте.
— Здорово. Слушай, замуж за меня не хочешь? Хозяйство крепкое, жить будем в достатке. Детей нарожаем — наследников-то у меня нет.
— Ой, не знаю… Матушку спросить надо, — вспыхнула Фекла.
— Ладно, спроси. К вечеру зайду.
Дома Фекла призналась матери:
— Мам, замуж, кажись, выхожу.
— С чего вдруг? Жениха-то не видать.
— Степан свататься придёт…
— Ой, родимая! Да он же тебе в отцы годится! Нрав у него — хоть святых выноси. Шепчутся, что первую жену в гроб вогнал — то ли работой заездил, то ли иначе…
— Мам, не выбирать мне. Кто ещё возьмёт? А года-то идут… Может, зря на него клевещут?
Обвенчались. Первое время в деревне только об этом и толковали. Одни качали головами:
— Зря девка за него пошла. Зверь, а не человек.
Другие Степану завидовали:
— Повезло мужику. Тихая да покорная — всю жизнь ему в ноги кланяться будет.
Так и вышло. С соседями Степан вечно ссорился, тёщу терпеть не мог, редко пускал жену к родне.
— Деспот, чистый деспот! — шептала мать, когда Фекла крадучись навещала её.
— Всё хорошо, маменька. Я к нему подход найду. Пусть ворчит — я молчу, только Богу молюсь да терпения прошу.
— Ох, деточка, с таким-то брюзгой всю жизнь молиться придётся, — всхлипывала мать.
Родила Фекла двоих сыновей за пятилетку. Не то чтобы Степан их не любил — да только по-своему. Орал да ругался на чем свет стоит. Мать учила детей:
— Держитесь от батьки подальше, не дай Бог под горячую руку попадёте.
Мальчишки так и делали — убегали в поле, чуяли, где опасно. Степан же ворчал:
— Где шатаются эти дармоеды? Вместо хозяйства помогать — по ветру носятся! Это ты их баловством избаловала!
Фекла привыкла к крикам, только вздыхала. Молода была, да мудра не по годам — всё хозяйство на ней держалось. А Степан запил пуще прежнего, скандалил без меры.
Соседи перешёптывались, обходили их дом стороной. Со двора то и дело доносилось:
— Все вы мне опостылели! Горблюсь с утра до ночи, а в доме ни покоя, ни чести!
Пьяный голос разносился по всей округе. Иногда Фекла осмеливалась ответить:
— Сам жениться хотел, сам детей просил. Чего нынче невзлюбил? А сколько сам в кабаке оставляешь — не считаешь?
Лучше бы молчала — Степан взъярялся пуще:
— Надоели! Покоя нет! Ещё и детей против меня наставляешь! Не твоё дело, сколько я выпил!
— Как ты с ним живёшь? — плакала мать. — Я б давно ноги унесла!
— Детей растить надо, маменька. Пусть орёт — я не слышу. Терплю ради сыновей.
Соседи дивились её кротости:
— Ну и Фекла… Как только выносит?
Шли годы. Сыновья подросли, после школы уехали в губернский город — учиться да работать. Наведывались редко.
— Маменька, не серчай, что редко бываем. Лишний раз с батькой сталкиваться — только ругань слушать.
Старший обещал:
— Как семью заведу — к себе заберу. Пусть он тут один киснет.
— Нет, сынок. Где родилась, там и помру. Вы только навещайте.
Чаще гостили у бабушки, а в родительский дом — будто в гости. Степан злился ещё больше:
— Надоели все! Хоть бы полежать в тишине! Вижу, как ты на меня косишься!
— Успокойся, Степан. Какие косые взгляды?
— Устал я! Всё бы лежал да лежал… Да разве мне позволено?
— Ложись — не мешаю. Только не ори на всю деревню.
Однажды утром Фекла, как обычно, подоила корову, выпустила в стадо. В доме — тишина. Дети давно свои семьи завели, в городе осели. Сама она с фермы приходила поздно — не хотелось скандалов. Уже обед близился, а Степан не выходит. Заглянула в горницу — лежит на полу, хрипит.
Примчавшийся фельдшер покачал головой:
— Удар, видать. В больницу надо.
Буйный склочник вмиг стал немощным стариком. Из больницы выписали с напутствием:
— Уход нужен постоянный. Сам не справится.
Уложила Фекла мужа в кровать, вздохнула:
— Вот и вылежался, Степан. Мечтал о покое — получи. Теперь целыми днями лежать будешь.
Лицо его было безжизненным, глаза — пустые. Пришла мать, в горницу не зашла, только перекрестилась:
— Бойся желаний своих… Ох, доченька, не позавидую я твоей доле. Ушла б раньше — не— Ну ничего, маменька, — шепнула Фекла, глядя, как закатное солнце золотит скромную иконку в углу, — зато теперь в доме тихо, и внуки смеются, а старые слёзы Бог простит.
