Из-за того что я «чужая», нас не пригласили на свадьбу, но как речь зашла о моей квартире, я вдруг стала «семейной»
Мой сын женился почти десять лет назад. Его избранница, Анастасия, уже была замужем до него и привезла в нашу семью дочь от первого мужа. Я приняла её с девочкой как родных, открыла им своё сердце и не делила ни в чём. Все эти годы я старалась поддерживать молодых: то деньгами помогала, то сидела с детьми, чтобы они могли немного отдохнуть от бесконечных забот. С невесткой у нас всегда было натянуто – не ссорились явно, но между нами стояла непробиваемая холодная стена.
Первый муж Анастасии исправно платил алименты, но видеть дочь не хотел – словно вычеркнул её из своей жизни. А в прошлом году моя внучка, которую я считала своей кровинкой, вышла замуж. И тут всё началось. На свадьбу нас с сыном не пригласили. Причина? Праздник был только для «членов семьи», а мы, оказывается, в этот круг не вошли. Мой сын, который растил эту девочку почти десять лет, вкладывал в неё душу и заменил ей отца, оказался лишним. Зато её биологический отец, тот самый, что вспоминал о дочери только когда пересылал деньги, находился среди гостей, будто имел на это право.
Эта новость была для меня как удар молнии. Я любила эту девочку, радовалась её успехам, помогала ей, а в ответ получила лишь равнодушный взгляд и закрытую дверь. Я считала её своей внучкой, а она вычеркнула меня из своей жизни, даже не оглянувшись. Сын молчал, хотя я видела, как боль разъедает его изнутри – он проглотил эту обиду, спрятал её глубоко, но она никуда не делась. Мне было больно вдвойне – за себя и за него, за эту несправедливость, что обрушилась на нас.
Год назад мне досталась в наследство маленькая однокомнатная квартира в нашем городке под Костромой. Я решила сдавать её, чтобы добавить хоть немного к своей скромной пенсии – жить на одну её трудно, а лишняя копейка никогда не помешает. И вдруг звонок. Звонит Анастасия, голос мягкий, почти ласковый – не узнать. Говорит, что её дочь, моя «внучка», ждёт ребёнка и молодым негде жить. Просит освободить квартиру, отдать её им, чтобы они могли там обосноваться. Я опешила. На свадьбе мы были чужими, ненужными, а теперь, когда речь зашла о жилье, я вдруг стала «близкой родственницей»?
Её слова повисли в воздухе, как горький упрёк. Я ещё не дала ответа, но внутри всё кричит: «Нет!» Может, я цепляюсь за прошлое, держусь за эту обиду, как за якорь, но простить такое предательство не могу. Сердце ноет от воспоминаний – как я радовалась её первым шагам, как покупала ей подарки, как считала её частью своей души. А теперь она и её мать смотрят на меня, как на ресурс, который можно взять и выбросить, когда он больше не нужен.
Я не понимаю, как мой сын, мой Александр, терпит это унижение. Как он живёт с женщиной, которая не ценит ни его труд, ни его жертвы, ни его мать? Он молчит, прячет глаза, и я вижу, как он медленно гаснет в этом браке. А я стою перед выбором: уступить и снова проглотить обиду или наконец сказать «хватит», защитить хоть крупицу своего достоинства. Квартира – это не просто стены, это моя опора, мой маленький островок в старости. Отдать её тем, кто вычеркнул меня из своей жизни, когда я была не нужна? Нет, это выше моих сил.
Я всё ещё разрываюсь. Часть меня хочет быть доброй, великодушной, как подобает матери и бабушке. Но другая часть, та, что устала от боли и обмана, шепчет: «Ты им ничего не должна». И этот внутренний спор терзает меня день и ночь, оставляя лишь тень от той женщины, что когда-то верила в силу семьи.
