«Ты разлучница!» — бросила мне в лицо невестка, хотя я ничего такого не делала.
— Представляешь, она прямо сказала, что я мечтаю разрушить их семью! — голос у Людмилы Степановны дрожит, а в глазах — усталость. — И даже не смутилась, будто поступила правильно. А я ведь… я просто хотела помочь.
Всё началось два года назад, когда у её сына, 27-летнего Артёма, начались проблемы. Он только женился на девушке из глубинки — Алине. Молодые снимали квартиру в Мытищах, вроде бы жили неплохо, даже копили на свою «однушку». Но кризис ударил — Артёма уволили, аренду платить стало нечем. И тогда Людмила Степановна — женщина добрая — предложила им переехать к ней, в её трёшку на Чистых прудах.
— Иначе бы под мостом жили, — вздыхает она. — А я не бросаю своих.
Поначалу всё шло нормально. Но вскоре началось то, к чему Людмила Степановна не была готова. Оказалось, Алина понятия не имела, что такое порядок. Ванная — в волосах, кровать не заправлена, посуда в раковине горами. По словам свекрови, мыла она тарелки только тогда, когда есть уже было не из чего — да и то только себе.
— Могла пожарить яичницу, поесть — и бросить сковородку как есть. Никакого уважения. Я старалась ей мягко намекнуть — так сразу в обиду: «Ты меня унижаешь!» А я всего лишь хотела объяснить — это не хостел, это мой дом.
Людмила Степановна пыталась найти общий язык: говорила спокойно, предлагала помощь. Но в ответ — злость и упрёки. Алина считала, раз их пустили жить — значит, терпите, как хотите.
— Даже гостей перестала звать. Сестра приехала, увидела этот хаос — аж вздохнула. Мне было так стыдно! Всю жизнь жила в чистоте, а тут — как на свалке.
Сын, по словам Людмилы Степановны, старался не вмешиваться. «Не лезь, сами разберёмся». Но однажды она не выдержала: «Или ты поговоришь с женой, или съезжайте». После разговора Алина стала убирать — кое-как, спустя рукава, но хоть что-то.
Однако мир продержался недолго. Скандалы участились. Алина кричала, что «не горничная» и «не будет жить по чужим правилам». А если Артём пытался её урезонить — летели тарелки, слышались обвинения в «маменькином сынке».
Через пару месяцев они съехали. Вернулись на)> аренду, взяли кредит. А Людмила Степановна осталась одна — впервые за долгое время.
— Села на диван, выдохнула. Убрала всё до блеска, открыла окно — и наконец-то тишина. Я не злая, но… почувствовала облегчение. Никто не мусорит, не хамит. Мой дом снова стал моим.
Но спокойствие длилось недолго. Через неделю Алина позвонила. Казалось бы — извиниться, поблагодарить. Но нет.
— Ты, — сказала она, — плохо воспитала сына. Он всё сравнивает: «Мама так делает», «У мамы чисто». Ты виновата, что у нас не ладится! Ты хочешь, чтобы мы развелись!
Для Людмилы Степановны это был удар.
— Я не знала, что ответить. Я же старалась не лезла, терпела. А теперь я — «разлучница»?
Оказалось, Артём частенько ставил её в пример. А Алину это бесило — ей казалось, это давление.
— Ну и что тут плохого? Если я умею содержать дом, а сын это ценит — разве это повод злиться?
С того дня Людмила Степановна решила больше не общаться с невесткой.
— Столько сил я в неё вложила… А теперь я — враг. Пусть живут, как хотят. Зла не держу, но и терпеть больше не буду.
Говорит она ровно, но в голосе — усталость. Усталость женщины, которая хотела помочь сыну, а стала крайней.
— А сын? — спрашиваю. — Он с тобой общается?
— Общается. Но только по делу. Приходит, помогает. Но чувствую — держит дистанцию. Боится, что опять окажется между двух огней.
Людмила Степановна смотрит в окно, где спускается вечер.
— А я ведь просто хотела тепла. Тепла и уважения. Разве это так много?