Меня зовут Вера, мне 28 лет. Уже почти десять лет я воспитываю сына Артёма одна. Его отец, Игорь, ушёл из жизни внезапно, когда малышу не было и года. Остановилось сердце врачи разводили руками. Ему было всего 23.
Мы были молоды, почти дети сами, когда узнали, что я беременна. Испуганные. Счастливые. Растерянные. Но любили друг друга крепко, безоглядно. И решили справимся. В тот же вечер, когда услышали сердцебиение Артёма этот тихий стук перевернул наш мир, Игорь сделал мне предложение.
Денег не хватало. Он подрабатывал музыкантом, я училась и ночами стояла за стойкой в кафе. Но у нас были мечты, надежда и столько любви Поэтому его смерть разбила меня. Вчера он сочинял колыбельную для сына, а сегодня его не стало. Просто не стало.
После похорон я переехала к подруге и посвятила себя Артёму. Всё было впервые: подержанная одежда, подгоревшие блины, сказки на ночь, детские страхи. Смех. Слёзы. Ссадины на коленках и шепот: «Всё хорошо, мам рядом». Я отдавала ему всё, что могла.
Но для моей семьи, особенно для матери, Людмилы Петровны, этого всегда было мало.
В её глазах я была «тем самым» примером дочь, которая рано забеременела, выбрала чувства вместо разума. Даже после смерти Игоря она не смягчилась. Осуждала за то, что не вышла замуж снова, не «наладила» жизнь, как ей казалось правильным. Для неё материнство в одиночку было не подвигом, а позором.
А вот моя сестра Карина? Она всё сделала «как надо». Встретила парня в институте. Роскошная свадьба. Дом в пригороде. Естественно, она гордость семьи. А я пятно на репутации.
И всё же, когда Карина пригласила нас с Артёмом на праздник в честь будущего ребёнка, я увидела в этом шанс. Возможность начать заново. На конверте было написано от руки: «Надеюсь, это нас сблизит». Эти слова стали для меня спасательным кругом.
Артём обрадовался. Сам выбрал подарок мы купили детскую книжку «Обниму тебя сто раз» и сшили плед, над которым я корпела ночами. «Потому что детей надо любить», сказал он, делая открытку с блёстками и рисуя малыша в одеяле. Его доброта всегда поражала меня.
День праздника настал. Зал украшен шарами, цветами, баннером «Добро пожаловать, маленькая Софья». Карина сияла в платье пастельных тонов. Обняла нас тепло. На мгновение мне показалось всё наладится.
Но я наивна.
Когда начали вскрывать подарки, Карина развернула наш и улыбнулась. Погладила плед, глаза заблестели. «Спасибо, прошептала. Видно, что с душой сделано». Я кивнула, комок в горле. Может, правда новый этап?
Тут встала мать с бокалом шампанского.
«Я так горжусь Кариной, начала она. Всё сделала правильно. Вышла замуж, создала семью по всем правилам. У этого ребёнка будет всё. И отец в том числе».
Взгляды гостей метнулись ко мне. Щёки горели.
А тётя Лида, чьи слова всегда жалили, фыркнула: «Вот в отличие от её сестры и её незаконнорожденного».
Будто ударили под дых. Сердце замерло. В ушах звенело. Никто не заступился. Ни Карина, ни двоюродные, никто.
Кроме одного человека.
Артёма.
Он сидел рядом, болтая ногами, сжимая в руках маленький пакет с надписью «Бабушке». Прежде чем я остановила, он подошёл к Людмиле Петровне и спокойно протянул его.
«Бабушка, сказал он, папа велел вам это отдать».
В зале повисла тишина.
Мать, ошарашенная, достала из пакета фото я не видела его годами. На снимке мы с Игорем в нашей тесной квартире, за пару недель до его операции. Его рука на моём животе. Мы улыбались, полные жизни.
Под фото лежало письмо.
Я узнала почерк сразу.
Игорь.
Написал перед операцией. «На всякий случай», говорил тогда. Я забыла о нём, спрятав в коробку. Но Артём нашёл.
Мать развернула листок. Губы шевелились, читала про себя. Лицо побелело.
Слова Игоря были просты, но сильны. Он писал о любви ко мне, о надеждах на сына, о гордости за нашу семью. Называл меня «самой сильной женщиной», Артёма «нашим чудом». «Если ты это читаешь, значит, я не справился. Но запомни: наш сын не ошибка. Он благословение. А Вера ей не нужно ничего доказывать».
Артём посмотрел на бабушку и сказал: «Он любил меня. И маму. Значит, я не ошибка».
Он не кричал. Не плакал. Просто сказал правду.
И это перевернуло всё.
Мать сжала письмо, руки дрожали. Маска безупречности треснула.
Я кинулась к сыну, обняла его, слёзы подступали. Мой мальчик смелый, прекрасный только что заставил замолчать всех. Без крика. С достоинством.
Кто-то снимал на телефон, но опустил его. Карина плакала. Время будто остановилось.
Я поднялась, всё ещё держа Артёма, и посмотрела на мать.
«Больше никогда не смей так говорить о моём сыне, голос не дрогнул. Ты игнорировала его, потому что стыдилась. Но он не ошибка. Он лучшее, что со мной случилось».
Мать молчала. Стояла, съёжившись, письмо в руках.
Я повернулась к Карине. «Поздравляю, сказала. Пусть твой ребёнок знает любовь разную. Которая защищает. Которая борется. Которая остаётся».
Она кивнула: «Прости, Вера мне надо было заступиться».
Мы ушли, взявшись за руки. Не оглянулись.
В машине Артём прижался ко мне: «Мама, ты не злишься за письмо?»
Я поцеловала его в макушку. «Нет, родной. Я горжусь тобой. Очень».
Перед сном я достала ту коробку. Фотографии, записки, больничные браслеты. И последнее УЗИ. Впервые за годы позволила себе выплакать всё не только потерю Игоря, но и годы попыток доказать, что я чего-то стою. Артём показал мне: я уже достаточно.
Наутро мать написала: «Это было лишнее».
Я не ответила.
Но случилось неожиданное. Двоюродная сестра призналась: не знала всей правды