Между тёщей и разумом: как Анастасия покинула «маменькиного сынка»
Анастасия и представить не могла, что её брак превратится в поле битвы с третьим лишним — женщиной, которая именовала себя «просто любящей матерью». С Дмитрием она познакомилась уже в зрелые годы, будучи уверенной в себе. Не красавчик, не ловелас, но с добрыми глазами, тихим голосом и — как ей тогда казалось — чуткой душой. Он покорил её не внешностью, а тем, что выглядел искренним, спокойным, надёжным. Но истинное его лицо открыла тёща, ворвавшаяся в их жизнь и поселившаяся в ней, словно тень, без намёка на уход.
Настя знала цену силе. В университете ей однажды пришлось постоять за себя, когда нагловатая сокурсница попыталась выдать её дипломную работу за свою. Тогда она впервые твёрдо заявила о своих правах. С тех пор не позволяла никому себя унижать. Эта твёрдость помогла ей построить карьеру, стать независимой, ухоженной; ею восхищались, но и побаивались. Женщины — за прямоту, мужчины — за недоступность. И всё же Дмитрий сумел пробиться сквозь её оборону.
Свадьба была скромной, но полной надежд. До первого общего дня рождения. Тогда тёща, явившись раньше всех, начала с упрёков: «Ты хозяйка, а тут беспорядок!» — хотя квартира сияла чистотой. Потом объявила, что праздника не будет — «отметим по-семейному». Настя не стерпела. Выпроводила тёщу, а следом — и мужа, вставшего на сторону матери. Праздник удался и без них.
Позже Дмитрий вернулся с цветами и извинениями — «мама передаёт поздравления». Настя простила. Но поняла: это не конец, а передышка. Со временем муж стал всё чаще пропадать у матери, а та, будто играя роль, превратилась в «подругу» невестки. То на чай позовёт, то с поручением обратится. Настя ходила, молчала, наблюдала. До одного звонка.
«Срочно заезжай. И Диму возьми!» — сказала тёща. Встретила на пороге: «Уборка. Сестра завтра приезжает. Продукты — Диме, ты — плита и швабра. Без выходок, как в тот раз». Дмитрий, как послушный сынок, покорно кивал.
Настя глубоко вздохнула. Спокойно произнесла:
— Конечно. Только у вас нет моющих средств. А без них — никак.
— У нас сода… и горчичный порошок, — пробормотала тёща.
— Нет-нет, я заеду домой, привезу всё необходимое. Пусть Дима идёт в магазин.
Вернувшись, Настя не привезла ни капли химии. Только чемоданы — с вещами мужа. Занесла их в квартиру тёщи и сказала:
— Вот всё, что нужно. Пожалуй, я пока у подруги посижу. Химия, знаете ли, вредна для здоровья.
Тёща, обеспокоенная задержкой, решила проверить сама. Открыла дверь — и остолбенела. В квартире царил не беспорядок, а продуманный, почти художественный хаос. Разбросанная одежда, мука, отпечатки на зеркалах, пол, натёртый крошками, и чемоданы в центре этого представления. Дмитрий стоял позади, растерянный.
— Я милицию вызову! — завопила тёща.
Но милиция лишь развела руками:
— Вещи целы. Беспорядок — не преступление.
Настя ту ночь телефон не брала. Заперлась в квартире, спрятавшись от их мира. Утром — в суд. Подала на развод. Делить было нечего: съёмное жильё, вещей — минимум. Свою старую однушку она сдавала — теперь там её ждал новый этап.
Когда пришлось встретиться с Дмитрием, она тихо сказала:
— У тебя одна жена — твоя мать. Вот с ней и живи. А я хочу быть не прислугой, а супругой. И не для того я себя уважать научилась, чтобы снова это забыть.
Она ушла. Без криков. Без слёз. Просто — навсегда.