Миллионер неожиданно возвращается домой и застывает на месте, увидев, что горничная делает с его сыном. Каблуки его туфель отстукивали ритм по блестящему мрамору, наполняя холл торжественным эхом. Леонид приехал без предупреждения, намного раньше запланированного. Ему было 37 лет. Высокий, статный, с безупречным вкусом, он всегда выглядел безукоризненно. В тот день на нем был белоснежный костюм и голубой галстук, подчеркивающий блеск в его глазах. Человек, привыкший к контролю, к миллионным сделкам в стеклянных офисах, к напряженным переговорам в Дубае.
Но в тот день он не хотел контрактов, роскоши или речей он жаждал чего-то настоящего, теплого. Его сердце просило просто вернуться домой, ощутить его дыхание без привычного напряжения, которое всегда вызывало его присутствие. Увидеть сына, маленького Ваню, его сокровище восьми месяцев от роду, малыша с мягкими кудряшками и беззубой улыбкой. Последний свет в его жизни после потери жены. Он никого не предупредил ни свою команду, ни Розу, няню, работавшую полный день. Он хотел увидеть дом таким, каким он был без него живым, настоящим.
И именно это он увидел но совсем не так, как ожидал. Повернув в коридор, он резко остановился. Войдя на кухню, он замер. Его дыхание перехватило. В золотистом утреннем свете, падающем из окна, сидел его сын, а рядом женщина, которую он не ожидал увидеть. Клава, новая горничная, молодая женщина лет двадцати пяти, в сиреневой униформе прислуги, с закатанными до локтей рукавами и волосами, собранными в небрежный, но очаровательный пучок.
Ее движения были мягкими, точными, а лицо излучало спокойствие, которое обезоруживало. Ваня сидел в маленькой пластиковой ванночке, поставленной в раковину. Его смуглое тельце вздрагивало от восторга при каждом прикосновении теплой воды, которую Клава осторожно лила ему на животик. Леонид не верил своим глазам. Горничная купала его сына. В кухонной раковине. Его брови сдвинулись, инстинкты возмутились. Это было неприемлемо. Розы не было, и никто, *никто* не имел права прикасаться к Ване без присмотра. Он шагнул вперед, готовый взорваться от гнева, но что-то остановило его.
Ваня смеялся. Тихим, беззаботным смехом. Вода плескалась мягко. Клава напевала мелодию, которую Леонид не слышал уже очень, очень давно. Колыбельную, которую пела его жена. Его губы задрожали, плечи расслабились. Он смотрел, как Клава осторожно протирала головку Вани влажным полотенцем, очищая каждую складочку, будто от этого зависела вся вселенная. Это был не просто купание это был акт любви. Но кто такая Клава на самом деле?
Он едва помнил, что нанял ее. Она пришла через агентство после того, как предыдущая горничная уволилась. Леонид видел ее всего один раз. Он даже не знал ее фамилии. Но сейчас это казалось неважным. Клава бережно подняла Ваню, завернула в мягкое полотенце и поцеловала его мокрые кудри. Малыш прижался головой к ее плечу, умиротворенный, доверчивый. И тут Леонид не выдержал шагнул вперед.
«Что ты делаешь?» прозвучало низким, холодным голосом.
Клава вздрогнула. Ее лицо побледнело. «Господин я могу объяснить», прошептала она, крепче прижимая Ваню.
«Роза в отпуске, продолжила она. Я думала, вы вернетесь только в пятницу».
Леонид нахмурился. Он не должен был вернуться. Но вот он здесь и застает горничную, купающую его сына в кухонной раковине, как будто Он не закончил фразу. В горле встал ком.
Клава дрожала. Ее руки, хоть и крепко держали ребенка, выдавали ее страх.
«У него вчера была температура, призналась она наконец. Невысокая, но он плакал без остановки. Термометр пропал, и никого не было дома. Я вспомнила, что теплая ванна раньше помогала ему успокоиться, и решила попробовать. Я собиралась вам сообщить. Клянусь».
Леонид открыл рот, но слова застряли. Температура. Его сын болел и никто ему не сказал. Он посмотрел на Ваню, прижавшегося к груди Клавы, тихо бормочущего что-то сонным голоском. Ни боли, ни дискомфорта только доверие.
И все же ярость кипела в его крови.
«Я плачу за лучший уход, прошипел он. У меня есть медсестры, доступные в любое время. Ты горничная. Ты моешь полы, чистишь мебель. Больше не прикасайся к моему сыну».
Клава моргнула, словно от удара, но не спорила. Не оправдывалась.
«Я не хотела ему вреда, клянусь Богом, сказала она дрожащим голосом. Я видела, как он страдает. Я не могла просто стоять и смотреть».
Леонид глубоко вдохнул, заставляя сердце биться ровнее. Он не хотел кричать, не хотел терять контроль. Но и позволить незнакомке переступать границы не мог.
«Отнеси его в кроватку. Затем собери вещи».
Клава посмотрела на него, будто не понимая.
«Вы меня увольняете».
Леонид не стал повторять. Он лишь сжал губы и смерил ее твердым взглядом.
Тишина ударила, как пощечина. Клава опустила голову и, не говоря ни слова, пошла к лестнице, все еще держа Ваню, словно в последний раз.
Леонид остался один у раковины. Вода все еще капала этот звук теперь казался невыносимым. Он уперся руками в столешницу, его тело было напряжено, сердце стучало, как барабан. Что-то внутри него сдвинулось. Что-то, чего он еще не понимал.
Позже, в своем кабинете, Леонид сидел неподвижно, вцепившись в край темного дубового стола. Дом, впервые за долгое время, был абсолютно тих и эта тишина проникала в кости.
Нет, он не чувствовал облегчения. Не чувствовал победы. Он отдал приказ, проявил власть. Но почему тогда внутри была пустота?
Он открыл на телефоне приложение с детским монитором. Ваня спал в кроватке, с румяными щеками, но спокойный. Изображение было размытым из-за тусклого ночного света, но мальчик выглядел хорошо. И все же Леонид не мог выбросить из головы слова Клавы.
*У него была температура. Никого не было. Я не могла его оставить.*
По спине пробежал