Утро было тихим, будто вымершим. Подъезд пах как обычно — смесью кошачьего корма, старых обоев и чьих-то дешёвых духов, сладковатых и приторных. Светлана прижалась лбом к холодной двери и замерла, снова слыша, как у соседей хлопнул балкон. Уже в который раз. Не просто от ветра — резко, нервно, будто за этим стоит чья-то злость. Как будто между их жизнями больше нет стены.
Она шмыгнула носом. Не от мороза — от усталости, которая въелась в кости. Надела потрёпанные кеды, свои «доспехи невидимки». В них хоть не выделялась, зато чувствовала себя собранной. Хотя внутри всё давно разваливалось.
Сосед с четвёртого, тот самый с усами цвета ржавчины и вечным тёмным спортивным костюмом, прошмыгнул мимо, не глядя. Когда-то он бросил ей: «Одной-то скучно, да?» С тех пор его голос резал, как тупой нож по старому шраму.
Автобус опоздал, как всегда. Внутри пахло мокрым варежками, перегаром и усталым утром понедельника. Светлана вцепилась в поручень до побелевших пальцев и смотрела в запотевшее стекло. Отражение — бледное лицо, тёмные круги под глазами, пальто, сползшее набок. Как будто она — не она, а чья-то недоделанная копия. Мать бы сказала: «Ты как приведение». Но мать не знает, каково это — жить, когда дни не кончаются, а просто тащатся, как грязный снег под ногами.
В офисе было пусто. Почти все ушли на удалёнку. Остались только те, кому дома ещё хуже. Здесь хотя бы не кричали, не хлопали дверьми, не требовали объяснений. Здесь — тихо. Пусто. Холодно. Зато безопасно.
В обед она вышла во двор бизнес-центра. Не курить — просто стоять. Охранник прошёл мимо, сделал вид, что не заметил. В кармане зажужжал телефон. Мать.
— Мам, я на работе.
— Ты опять одна. Может, сходишь куда-нибудь? Хоть в кино.
— У меня дела.
— Светочка, это же не жизнь. Ты просто существуешь. В тридцать…
— Пока, мам.
Она отключила. Без злости. Просто сил объяснять больше не было.
По дороге домой зашла в магазин. Взяла творожный сырок, бублики, чай с бергамотом. На кассе — дедушка. Улыбнулся и пропустил вперёд.
— Спасибо, — сказала она. И сама удивилась: голос звучал легко, без привычного комка в горле.
Дома было темно, хотя вечер ещё не наступил. Светлана включила не свет, а гирлянду — ту самую, что когда-то вешали на Новый год. Тогда, в ту зиму, всё было другим. Простым. Радостным. Они смеялись, ели подгоревшие тосты, слушали музыку с телефона. А теперь — она одна.
Села на пол. Прислонилась к стене. Холодильник щёлкнул — единственный звук в тишине. Она не вздрогнула. Просто закрыла глаза. Шум больше не казался угрозой.
Достала телефон. Открыла папку с голосовыми сообщениями. «Его голос». Пятнадцать записей. Он говорил: «Я с тобой», «У нас всё получится», «Ты самая особенная». А последний файл… — крики, ругань, глухой удар — дверь? кулак? сердце?
Светлана нажала «удалить». Рука не дрогнула.
Встала. Открыла окно. Вдохнула грязный, осенний, живой воздух. Снова хлопнула балконная дверь у соседей. Она улыбнулась.
— Пусть, — прошептала.
Заварила чай. Разложила бублики на тарелке. Села за стол. Открыла ноутбук. На чистой странице написала первую строчку:
«В тот день я не боялась быть одной — я вдруг поняла, что живу».
И этого хватило. Мир больше не казался чужим. Не весёлым, не идеальным. Но её.
