Младшая сестра моего мужа приехала в гости, и он сразу отдал ей полностью комнату с кондиционером, заставив меня и моего больного ребёнка ночевать в гостиной. Я не могла поверить, что услышала, когда муж сказал
В тот знойный полдень сестра неожиданно появилась с чемоданом. Он, сияя улыбкой от уха до уха, принял её как почётного гостя:
Если ты осталась, спи в комнате с кондиционером. Вы с ребёнком перенесёте несколько ночей в гостиной, небольшая жара вам не повредит.
Я стояла, как вкопанная, глядя на ребёнка, который только что выздоровел и всё ещё имел жар.
Ты знаешь, что он слаб? Кондиционер помогает ему легче дышать, как ты можешь?
Не успела я закончить, как он резко перебил:
Делай, как я говорю. Это будет лишь несколько дней, не драматизируй.
С наступлением вечера я расклал татами в гостиной рядом со старым вентилятором, который гудел и только дул тёплым воздухом. Мой сын, покрытый потом изза высокой температуры, выглядел полностью промокшим. Я обнял его, махал веером и сдерживал слёзы. Сзади, из соседней комнаты, доносились лёгкие голоса мужа и сестры, будто жар и тяжёкое дыхание малыша их не волновали.
На третью ночь у ребёнка поднялась высокая температура, и он стал судорожно дрожать. В панике я бросилась с ним к комнате с кондиционером, желая понизить жар, но муж бросился мне навстречу:
Что ты делаешь? Не тревожь сон моей сестры!
Я замерла от страха. В тот миг я понялa, что он уже не достоин быть моим мужем и отцом моего сына.
Утром, пока сестра ещё спала в прохладном воздухе, я тихо собрала вещи и ушла с ребёнком из этого дома. Дверь закрылась за мной, и я слышала, как муж звал меня, но уже не оборачивалась.
Мы укрылись у мамы. На протяжении недели телефон не умолкал, но я не поднимала слуховую трубку. Его сообщения были однообразны: «Прости, вернись», «Я думал только о сестре, не представлял, как тебе будет плохо».
Когда ребёнок окончательно поправился и температура упала, я узнала от соседей, что сестра мужа была срочно госпитализирована.
Сообщали, что она пришла почти обезвоженной, с падением давления и лихорадкой. Жар того лета оказался невыносим даже для здоровых; у неё уже месяц была анемия, которую в семье игнорировали, и она просто вышла из строя. Тёща плакала по телефону, рассказывая, что нашли её на кровати с выключенным кондиционером, потому что «забыла включить его после того, как открыла окно, чтобы покурить».
Когда муж написал мне той ночью, он уже не был тем самоуверенным мужчиной. Сообщение было коротким, с опечатками, будто писалось дрожащими руками:
«Пожалуйста, приходи. Моя сестра спрашивает о тебе и о ребёнке. Она сожалеет о случившемся, не хотела, чтобы он ухудшился. Я не знаю, как просить прощения. Боюсь потерять вас обоих».
Я прочитала его раз, два, десять раз. Моя мать, сидя рядом, сжала мою руку в молчании. Мой сын впервые за недели спал спокойно, его щёка слегка касалась подушки.
Я ответила лишь одной фразой:
«Кондиционер был предназначен тем, кто его действительно нуждался. Теперь ты это знаешь».
И повесила трубку.
Я больше не возвращалась. Через пятнадцать дней подала иск о разводе. Он пытался бороться за опеку, утверждая, что «это лишь недоразумение на пару дней», но когда судья увидел медицинские справки о судорожных приступах, дегидратации и ночах в гостиной при 38°C, мне не пришлось ни слова произносить.
Иногда я всё ещё получаю от него сообщения. Он уже не просит меня вернуться, а лишь присылает фотографии пустой комнаты, где раньше спала сестра, с включённым на 20° кондиционером, несмотря на зиму. На вопросы, понял ли он наконец, для кого был нужен этот холод, он молчит.
Я же всё поняла в тот утренний момент, когда закрывала дверь, не оборачиваясь.
С тех пор в моём доме больше не было жарких дней.
