Мне сорок семь. Семейная жизнь стала невыносимой — мечтаю о разводе, но страх парализует.
Меня зовут Дмитрий Волков. Прожили с супругой два десятка лет. Казалось бы, срок достаточный, чтобы сродниться, научиться слушать друг друга сквозь бытовую рутину. Но иллюзии рассыпались. Не могу больше изображать благополучие. Устал до онемения в груди, до ночных кошмаров, до спазмов в горле при виде родного подъезда.
Познакомились студентами. Расписались, когда мне стукнуло двадцать шесть, ей — двадцать два. Стандартная история: ипотека в Новосибирске, первые конфликты из-за денег, мечты о ремонте. Сын появился через четыре года. Ради него и терпели. Сейчас Артёму двадцать — учится в МГУ, даже не подозревает, какой ценой даётся ему это «образцовое» детство.
Первые годы всё устраивало. Говорила, что детей заводить рано — моей зарплаты слесаря на заводе не хватит. Зарабатывал тридцать тысяч, хватало на коммуналку да скромную еду. Не роптал, пока не осознал: супруга меня стесняется. Начиталась журналов про «успешных женщин», насмотрелась ток-шоу — и превратила наш брак в судилище.
Критиковала всё: манеру говорить, походку, даже как я чищу картошку. Особенно при чужих. Раньше жили обособленно — родня далеко, соседи не общались. Когда же в дом въехали новые жильцы, начались совместные чаепития во дворе. Там-то я и услышал, как другие пары шутят, советуются, поддерживают друг друга.
А моя Людмила… При посторонних орет, будто на врага: «Бездарь! Из-за тебя сын в старых кроссовках ходит! Я одна всё тяну!» Хотя именно моя премия закрыла ипотеку досрочно. Зарплата у неё — восемьдесят тысяч, но куда деваются деньги, не знаю. Не спрашивал. Теперь поздно.
Доверие не убивает измена — его медленно травит быт. Спим рядышком, но между нами — стена. Не хочу прикасаться, разговаривать, иногда задерживаюсь на работе специально. Раздражает всё: манера чавкать за ужином, презрительный взгляд, привычка перебивать.
Каждая размолвка — суд. Виновен всегда я. Её коронная фраза: «Ты мне молодость украл» звучит как приговор. Но если я такой ужасный — зачем остаётся? Зачем два десятилетия играем в эту пьесу?
Иногда наблюдаю за женщинами в метро, на рынке. Смеются звонко, шутят с мужьями, гладят по плечу. Не сравниваю — просто невольно замечаю. Может, она всегда была такой? Или я, слепой, двадцать лет не видел очевидного?
Уже не люблю. Или всё ещё люблю — того призрака из прошлого, девчонку с косичками, маму нашего Артёма. Но жить в вечном ожидании скандала, как под дамокловым мечом, сил нет. Не каменный. Устал просыпаться с мыслью: «Выдержу ли сегодня?»
Мечтаю подать заявление. Каждый вечер репетирую речь. Но страшно. Страшно увидеть боль в глазах сына, услышать шепот соседей: «Семью разрушил». Хотя по факту я давно одинок. Просто в соседней комнате дышит человек, ставший чужим. Нет муки страшнее, чем вдвоём переживать одиночество.
