Мне 47. Я больше не в силах оставаться в этой семье — мечтаю о разводе, но страх парализует.
Меня зовут Дмитрий Волков. Прожили с супругой Мариной почти два десятилетия. Казалось бы, срок, достаточный, чтобы сродниться, научиться слышать шепот души друг друга. Но иллюзии рассыпались. Не могу больше лгать себе, притворяясь, что в нашем доме живет счастье. Устал до онемения в груди, до ночных кошмаров, до спазма в горле при виде родного подъезда.
Познакомились студентами. Расписались, когда мне стукнуло двадцать шесть, ей — двадцать два. Обычная история: ипотека на хрущёвку в Люберцах, первые конфликты из-за денег, мечты о будущем. Сын Артём появился через четыре года. Ради него и терпели. Сейчас парню двадцать, учится в МГИМО, даже не подозревает, какой ценой даётся наш «идеальный» союз.
Первые годы всё устраивало. Говорила, что детей не хочет, пока я «не встал на ноги». Работал тогда автослесарем в Серпухове. Зарплата — 50 тысяч рублей, хватало на самое необходимое. Не жаловался, пока не осознал: жена стыдится моего ремесла. Увлеклась ток-шоу, где твердят о «сильных женщинах, несущих семью на плечах». Эти фразы стали для неё мантрой, превратив нашу кухню в трибуну для обвинений.
Критиковала всё: мой говор с лёгким вологодским акцентом, манеру сидеть за столом, даже то, как чищу картошку. Особенно при чужих. Раньше редко общались с соседями, но когда во двор заселились молодые семьи из Ярославля, всё выяснилось. На их фоне наша пара смотрелась карикатурно: другие жёны шутили, поддерживали мужей, а Марина… При посторонних могла устроить разнос: «Бездарь! Без тебя бы квартиру давно сменили!» Хотя именно мои 200 тысяч в месяц десятилетиями гасили ипотеку. Её зарплата менеджера — 150 тысяч. Куда тратит — загадка. Не спрашивал, считая это низостью.
Доверие гибнет не от измен, а от ежедневных уколов. Между нами — стена. Спим рядышком, но душой — на разных планетах. Не тянет обнимать, говорить по душам. После смены часами кружу у подъезда, боясь переступить порог. Её смех, фразы, даже шарканье тапками — как нож по стеклу.
Каждая ссора — судилище. Виновен априори. Её коронное: «Ты — крест мой!» звучит, как приговор. Но если я так ужасен — зачем держится? Зачем двадцать лет играем спектакль?
Иногда наблюдаю за женщинами в метро, на работе. Улыбаются мужьям, гладят по руке, шепчут что-то ласковое. Не ищу романа — просто ловлю себя на мысли: когда Марина успела стать чужой? Или всегда была такой, а я слепцом ходил?
Иногда кажется — любовь умерла. А порой — теплится где-то в глубине, как уголёк под пеплом. Вспоминаю её смех в студенческом общежитии, первые ночи в съёмной однушке, Артёмкины шаги по паркету. Но жить в вечном напряжении, как под прицелом, сил нет. Не железный.
Мечтаю подать на развод. Мысль сверлит ежедневно. Но страшно. Страшно увидеть боль в глазах сына, услышать шепот родни: «Не уберёг семью». Хотя, если честно, семьи давно нет. Есть два острова в океане молчания. И нет ничего страшнее, чем эта пустота на двоих.
