Мне шестьдесят восемь. Одна. Вдова. Муж ушёл тихо, не простившись, будто растворился во сне, и с тех пор жизнь будто затянуло серой дымкой. Дни плывут, как вода в реке — однообразно, без берегов. Работаю не ради денег, а чтобы хоть кто-то произнёс моё имя, чтобы не сойти с ума в этой звенящей тишине.
Не жалуюсь. Просто живу. Без увлечений, без мечтаний. Всё, что горело когда-то, теперь — пепел. Я больше не жду, не верю, не ищу. Возраст? Да нет, не в нём дело. Одиночество — вот что разъедает стены моей двушки в Мытищах, как сырость, незаметно и неумолимо.
И вот я решилась. Предложила сыну с семьёй переехать ко мне. У них трое ребятишек, живут в тесноте, а у меня — лишняя комната, детские игрушки могли бы занять место в шкафу. Логично? Казалось бы. Но сын промолчал, а потом позвонила невестка. Голос — вежливый, но холодный, будто зимний ветер в лицо.
— Анна Петровна, вы понимаете, у нас свой уклад. Дети привыкли к своей комнате, да и вообще… Совместное проживание — это сложно.
Я поняла. Я — лишняя. Старуха, которая будет мешать, от которой нужно уворачиваться. А я просила так мало — просто быть рядом.
Дочь… С ней я бы осталась с радостью. Но у неё своя жизнь, своя семья. Она не скажет прямо, но взгляд её мужа, когда я задерживаюсь на их кухне, говорит яснее слов. Правда, дочь добрая: нальёт чай, накормит, выслушает. Но чем чаще я у них, тем страшнее возвращаться домой, где тишина гудит, как пчелиный рой.
Они твердят: «Ты ещё молода! Запишись в клуб, путешествуй, найди хобби!» Будто счастье — это просто выбрать занятие из списка.
— Мам, — вздыхает дочь, — тебе с нами будет некомфортно. Ты будешь чувствовать себя чужой.
— Мама, займись чем-нибудь для души, — вторит сын. — Бассейн, библиотека…
А я молчу. Как объяснить, что мне не нужны кружки? Что я тоскую не по йоге, а по живому голосу по утрам? По детскому смеху в коридоре, по чашке чая, налитой не только себе.
Говорят: «Может, ещё встретишь любовь?» Смешно. Куда мне, со своими морщинами, с глазами, потухшими, как угли? Память всё чаще уносит меня в прошлое, а не в будущее.
Я живу. Но будто мимо жизни. Мимо праздников, мимо разговоров, мимо того, что когда-то грело. Теперь — тишина. И я.
Не жалости прошу. Просто не понимаю: почему я — чужая для тех, кого растила, кому не спала ночами, кого лечила, кормила, любила? Разве я не мать? Не бабушка?
Неужели быть нужной — привилегия только молодых?
Не знаю, как убедить их. Может, и не надо. Может, гордость должна шептать: «Живи сама, не навязывайся». Но сердце не знает гордости. Оно просто хочет услышать:
— Мам, переезжай. Нам тебя не хватает.