Мне шестьдесят восемь. Я осталась одна. Попросила детей забрать меня к себе — и в ответ услышала вежливое «нет».
Я вдова. Уже много лет. Муж ушёл тихо, во сне, без предупреждений, без прощаний. С тех пор живу как в полусне. Дни тянутся, будто один длинный серый шлейф. Лица стираются, события забываются. До сих пор работаю — не из-за денег, а чтобы не сойти с ума от этой звенящей тишины. Работа — единственные часы, когда я ещё хоть немного чувствую себя нужной.
Я не жалуюсь. Просто констатирую. Меня больше не радуют увлечения, нет мечт. Всё, что было важным, осталось в прошлом. Я не ищу, не пробую, не жду. Наверное, просто состарилась. Но тяжелее всего не годы — а одиночество, въевшееся в стены моей трёшки в Люберцах, как сырость: незаметно, но неотвратимо.
И вот я решилась. Подумала: может, предложить сыну с семьёй переехать ко мне? У них трое детей, в их двушке тесно, а у меня — свободная комната, постельное бельё в шкафах, место для детских игрушек. Вроде бы логично: место есть, я не против. Но не всё так просто.
Сын выслушал молча. Потом позвонила невестка. Вежливо, но с холодком.
— Вы понимаете, Анна Михайловна, у нас свой уклад. Дети привыкли к своему уголку. Да и всем вместе — сложновато. У каждого свои привычки, свой распорядок.
Я поняла. Я для них — обуза. Пожилая женщина, которой надо угождать, которую надо терпеть. А ведь я просила не так уж много — просто быть рядом.
Дочь… С ней я бы с радостью пожила. Но у неё своя семья, свои хлопоты. Она, конечно, не скажет прямо, что я лишняя, но… мне хватает взгляда её мужа, когда я засиживаюсь на кухне после ужина. Дочь, правда, гостеприимна: чай нальёт, угостит пирогом, выслушает. Но чем чаще я к ним прихожу, тем тяжелее возвращаться в свою пустую квартиру, где тиканье часов слышнее, чем голос из телевизора.
Они твердят, что я ещё не старая. Что после пенсии жизнь не заканчивается. Можно в кружок записаться, на экскурсии ездить, йогой заниматься. Говорят: «Ты сама отгородилась от мира».
— Мам, неужели ты думаешь, что с нами тебе будет проще? — спрашивает дочь. — Ты же не расслабишься, будешь чувствовать себя гостем.
— Найди себе занятие, — советует сын. — В библиотеку записывайся, в бассейн ходи. Сейчас столько возможностей…
А я молчу. Потому что не знаю, как объяснить: мне не нужны хобби. Не выставки и не скандинавская ходьба. Мне нужно живое «доброе утро». Шаги внуков в коридоре. Чай, заваренный не только для себя. Кто-то, кто просто рядом.
Мне говорят: «Может, ещё встретишь любовь». Но мне кажется, это уже не про меня. С морщинами, с усталым взглядом, с памятью, где прошлое занимает больше места, чем будущее?
Да, я живу. Но иногда кажется, что мимо. Мимо праздников, мимо разговоров, мимо смеха, который когда-то звучал на кухне. Теперь тишина. И я.
Я не требую жалости. Просто хочу понять: почему я стала лишней в жизни тех, кому когда-то не спала ночами, кого кормила, лечила, поднимала на ноги? Почему в их домах больше нет для меня места? Я же не чужая. Я — мать. Бабушка. Своя.
Неужели быть нужной — привилегия только для молодых?
Я не знаю, как убедить детей взять меня к себе. Может, и не стоит. Может, гордость должна шептать: «Прими, как есть. Не навязывайся». Но сердце не знает гордости. Оно просто тоскует. И, пусть по-стариковски, но мечтает, чтобы однажды зазвонил телефон и сказали:
— Мам, мы передумали. Приезжай. Ты нам нужна.
Мир устроен так, что самые близкие порой не видят, как нам важно быть рядом. Но если не научиться просить, можно так и остаться в тени их жизни.