Я счастлива, что не стала матерью. Мне семьдесят, и я ни о чём не сожалею.
Меня зовут Светлана Морозова, и живу я в Суздале, где древние стены хранят память веков. На днях, ожидая приёма у косметолога в клинике, я познакомилась с удивительной женщиной. Элегантная, с серебристой строгой причёской, она напоминала актрису из старых фильмов. Её история перевернула мои представления о возрасте и выборе.
Сначала я решила: ей лет пятьдесят, не больше. Безупречный маникюр, платье в пол с вышивкой — будто сошла с фото из журнала СССР. Каково же было моё изумление, когда она упомянула, что разменяла восьмой десяток! Ни морщин, ни усталости — лишь энергия и спокойная уверенность. Её глаза светились, как у девушки, мечтающей о первом свидании.
Она говорила откровенно, словно мы знали друг друга сто лет. Первый брак с Алексеем Соколовым распался из-за её отказа рожать. «Знал с первых дней, — сказала она, — но после тридцати стал настаивать: “Без ребёнка семья неполная”. Я не предала себя — он ушёл». Второй муж, Геннадий Волков, вдовец с сыном-подростком, детей больше не хотел. Жили душа в душу, пока он не погиб на стройке — балка рухнула. «Одиночество? Нет, — усмехнулась она. — Это независимость. Никому не обязана, живу как хочу».
Её подруги, посвятившие жизнь детям, теперь одиноки. «Сыновья в Москве пишут раз в месяц, — вздохнула она. — А я? Утром — йога у Каменки, летом — дача под Плёсом, зимой — книги у камина». Когда я спросила про «стакан воды в старости», она рассмеялась: «Накопила на трёх сиделок. А их дети даже на похороны не приедут — билеты дорогие».
Её жизнь — вызов. В семьдесят она учит итальянский, коллекционирует фарфор, разгадывает кроссворды с подругами в «Весёлом пекаре». Нет внуков — зато есть путешествия в Крым и ночи с Шагалом в Третьяковке. «Дети — не страховка от тоски, — сказала она. — Счастье — когда ты не предаёшь свои мечты ради чужих ожиданий».
Уходя, я ловила на себе взгляды других пациенток — сгорбленных, усталых. Их лица кричали о жертвах, которые они принесли «ради семьи». А она? Шла, расправив плечи, в платье, купленном на пенсию, и смеялась над шуткой администратора. Её свобода казалась мне то пугающей, то ослепительно прекрасной.
Теперь я думаю: может, она мудрее нас всех? Пока другие копят обиды на забывших о них детей, она наслаждается каждым днём. Не ждёт звонков, не плачет над старыми фотоальбомами. Её жизнь — как река: течёт куда хочет, не спрашивая разрешения.
А вы смогли бы так? Выбрать себя вопреки всему — и не дрогнуть? Я ещё не решила. Но её смех, звонкий и беззаботный, теперь звучит во мне тихим бунтарём. Может, и правда — лучше одна, чем в клетке «долга»?
