Мне сейчас семьдесят. Осталась одна, как перст. Превратилась в обузу для родной дочери.
— Доченька, приезжай вечером, умоляю… Сама не справлюсь…
— Мам, у меня завал на работе! Хватит ныть. Ладно, приеду.
Я стояла у телефона, сжимая в руках трубку, а слёзы катились сами. От обиды. От боли. От осознания — для своей единственной дочери я стала лишней. Вспомнила, как растила Алису одна, тянула всё на себе. Никогда ей ни в чём не отказывала. Всё самое лучшее — ей. Всё — ради неё. Может, в этом и ошибка. Слишком баловала, слишком любила, слишком верила, что, сделав её счастливой, и сама буду счастлива.
Когда Алисе было одиннадцать, в моей жизни появился мужчина. Впервые за годы почувствовала себя женщиной. Но дочь устроила такой скандал, что пришлось с ним расстаться. Сердце рвалось на части, но я выбрала её. Всегда выбирала её. А теперь… теперь мне семьдесят. Одна. Болезни съедают последние силы, а единственный человек, на кого надеялась — моя дочь — отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
Алиса замужем уже двадцать лет. Трое детей, но я вижу их редко. Почему? Не знаю. Может, и им сказали, что я «назойливая».
— Мам, опять что-то случилось? — Алиса ворвалась в квартиру с раздражённым лицом.
— Мне уколы назначили… Ты ведь фельдшер, не поможешь?..
— Что, каждый день к тебе мотаться? Ты с ума сошла?
— Алиса, гололёд на улице, до поликлиники не дойду…
— Ну так заплати, раз такая щедрая! За бесплатно никто пахать не будет!
— У меня нет денег…
— Ну и ладно! Ищи другого дурака! — хлопнула дверь.
Утром вышла из дома на два часа раньше — шла по обледенелому тротуару, сжимая направление и шепча: «Ты справишься, только бы дойти…» А слёзы лились сами. От боли. От одиночества. От слов, которые теперь будут со мной всегда: «Ты мне в тягость».
У входа в поликлинику ко мне подошла молодая женщина:
— Пропустите бабушку! Вам плохо? Вы плачете?
— Нет, родная. Не от боли… От жизни.
Она села рядом, выслушала. Рассказала ей всё. Странно, но с незнакомкой было говорить легче, чем с дочерью. Её звали Катя. Как выяснилось, жила в соседнем доме. С тех пор она приходила всё чаще. Приносила продукты, помогала с лекарствами. Просто слушала.
На день рождения Катя пришла одна. Алиса даже не позвонила.
— Не смогла не прийти, — сказала Катя. — Вы так похожи на мою маму. С вами так тепло…
И вот тогда я поняла: чужая дала мне больше, чем та, что росла под моим сердцем.
Мы стали близки. Катя звала меня на дачу, встречали праздники, ездили на природу. В конце концов, я приняла решение — оформила квартиру на неё. Она отказывалась: «Мне ничего не нужно». Но я настояла. Не ради денег она была рядом — это было видно.
Потом переехала к ней — одной стало тяжело. Продали мою квартиру, чтобы Алиса не подала в суд. Казалось, всё позади.
Через год Алиса появилась. Злая. Ледяная.
— Квартиру отдала чужой! Осрамила перед роднёй! Всё должно было достаться мне! Лучше б ты сдохла!
Катин муж вытолкал её за дверь, даже слова мне сказать не дал.
Вот так. Чужие стали роднее крови. Катя — моя дочь. А та, что под сердцем носила, — предала. Когда стало тяжело — отвернулась. Потому что некогда. Потому что я «мешаю». Потому что материнская любовь — не инвестиция. Не актив. Это просто чувство. А чувства нынче — никому не нужны.
