Меня зовут Анна Соколова, и живу я в Суздале, где владимирские переулки шепчут истории веков. На днях, ожидая приёма у косметолога в клинике, я познакомилась с женщиной, чьи слова изменили моё восприятие жизни. Её звали Галина Николаевна — утончённая, с серебристой прядью в волосах, напоминающей иней на рассвете. Её манера говорить — будто перебирать жемчужины — заворожила меня.
Первое, что бросилось в глаза — её осанка. Платье в пол с вышивкой, словно сошедшее с картины Васнецова, и взгляд, полный огня. Дала бы ей максимум пятьдесят пять, но оказалось — семьдесят два! В её смехе звенела молодость, а руки, украшенные единственным скромным кольцом, двигались с грацией танцовщицы. Ни намёка на старческую дрожь или уныние.
Историю свою она поведала без пауз, словно давно ждала понимающего слушателя. Первый брак с Дмитрием рассыпался, как песочный замок. Он мечтал о наследнике, она — о тишине библиотек и поездках на Байкал. «Сказала сразу — детей не будет. Думал, передумаю. Не передумала». Разошлись без скандалов, но с горечью — будто чай, остывший в забытой кружке.
Второй муж, Сергей, сам воспитывал сына от первого брака. «Нам хватало его ребёнка по выходным. Ходили в театры, собирали гербарии». Судьба оказалась злой шутницей — он умер от инфаркта через пять лет. «Плакала? Конечно. Но одиночество — не клетка, если ключ в твоих руках». Теперь её дни заполнены лекциями в музее, вышивкой иланг-илангом на подоконнике и перепиской с подругой из Тбилиси.
«Подруги твердили: “Кто старость тебе скрасит?”» — усмехнулась она, поправляя шёлковый шарф. — «А их дети? Одни в Германии, другие в долгах по уши. Звонят раз в месяц — спросить про дачу». Её пенсия в 45 тысяч рублей плюс доход от сдачи комнаты в наследном доме позволяют дважды в год ездить на курорты Кавказа. «Сиделка? Наняла бы хоть сейчас — здоровье, слава богу, позволяет самой чай носить!»
Когда я робко процитировала: «А кто поднесёт стакан воды?», она фыркнула, будто услышала плоский анекдот: «Воду ношу фильтрованную, лекарства — курьером. А главное — не надо прощать предательства, которые матери прощают детям». Её пример — словно матрёшка: за внешней хрупкостью — стальной стержень. Пока ровесницы копят на памятники, она заказала тур в Карелию на сентябрь.
Уходя, я поймала себя на мысли: мы часто путаем долг с тюрьмой. Её жизнь — как берёза на ветру: гнётся, но не ломается. Две потери, ни одного ребёнка, но — ни капли горечи. В её глазах читалось то, чего нет у многих матерей: спокойствие выбора, сделанного без оглядки на чужие шепотки.
Теперь, глядя на фотографию мамы с нашей многодетной роднёй, я впервые задумалась: а если правда счастье — не в количестве мест за столом, а в свободе выбрать свою тарелку? Галина Николаевна не оставила наследников, но её наследие — смелость быть собой — дороже фамильного сервиза. Может, и нам пора перестать мерять жизнь чужими мерками?
