Мне сейчас семьдесят. Живу одна, словно маков цвет. И чувствую себя лишней для родной кровиночки.
— Дочка, приезжай, пожалуйста, вечером… Сама я не справлюсь…
— Мам, у меня дел по горло! Хватит ныть. Ладно, заеду.
Я стояла у телефона, сжимая трубку, а слёзы катились сами собой. От обиды. От боли. От осознания — я стала обузой для единственной дочери. Вспомнила, как растила Сашеньку одна, как тянула всё на себе. Ни в чём ей не отказывала. Всё — самое лучшее. Всё — только ради неё. Наверное, в этом и была моя ошибка. Слишком баловала, слишком любила, слишком верила, что если выращу её счастливой, то и сама буду счастлива.
Когда Саше было одиннадцать, в моей жизни появился мужчина. Впервые за долгие годы я почувствовала себя женщиной. Но дочь устроила такую истерику, что пришлось с ним расстаться. Сердце рвалось на части, но я выбрала её. Всегда выбирала её. А теперь… Теперь мне семьдесят. Я одна. Болячки, слабость, и единственный человек, на кого надеялась — родная дочь — отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
Саша замужем уже двадцать лет. У неё трое детей, но вижу их редко. Почему? Не знаю. Может, и им сказали, что я «надоедаю».
— Мам, ну что опять? — влетела в квартиру раздражённая Саша.
— Мне уколы назначили… Ты же медсестра, поможешь?..
— Что, каждый день к тебе мотаться? Ты с ума сошла?
— Сашенька, гололёд, я до поликлиники не дойду…
— Ну хоть заплати, если уж заставляешь меня ездить! Даром что ли?
— Денег нет…
— Ну и отлично! Проси кого-нибудь другого! — и хлопнула дверью.
Утром я вышла на два часа раньше — шла по заснеженному тротуару, сжимая направление и шепча: «Ты справишься, главное — дойти…» А слёзы лились сами. От боли. От одиночества. От фразы, которая теперь со мной навсегда: «Ты для меня обуза».
У входа в поликлинику ко мне подошла молодая женщина:
— Бабушка, вам плохо? Вы плачете?
— Нет, родная. Не от боли. От жизни…
Она села рядом, выслушала. Я выложила ей всё. Странно, но с незнакомкой мне было легче, чем с дочерью. Её звали Катя. Как выяснилось, она жила в соседнем доме. С того дня Катя стала заходить часто. Приносила продукты, помогала с лекарствами. Просто слушала.
В мой день рождения она пришла одна. Саша даже не позвонила.
— Я не могла не прийти, — сказала Катя. — Вы так похожи на мою маму. С вами так тепло…
И тогда я поняла: чужой человек дал мне больше, чем тот, кого растила всем сердцем.
Мы стали родными. Катя возила меня на дачу, отмечали праздники, выезжали за город. И наконец я приняла решение — переписала квартиру на Катю. Она отказывалась: «Мне ничего не нужно». Но я настояла. Не ради денег она была рядом — это было видно.
Потом я переехала к ней — одной стало тяжело. Квартиру продали, чтобы Саша не судилась. И забыли об этом.
Через год появилась Саша. Злая. Холодная.
— Отдала квартиру чужим! Опозорила меня перед роднёй! Должна была оставить мне! Лучше бы ты сдохла!
Катин муж вытолкал её за дверь, не дал даже голос на меня повысить.
Вот так. Чужие стали ближе родных. Катя — теперь моя дочь. А та, что росла под сердцем, — предала. Когда стало трудно — отвернулась. Потому что «некогда». Потому что «мешаю». Потому что материнская любовь — не капитал. Это просто чувство. А чувства сейчас никому не нужны…
