Теперь мне семьдесят. Я совсем одна. Для своей дочери я — лишняя обуза. Она замужем уже двадцать лет и предпочитает не вспоминать обо мне.
— Дочка, приезжай, пожалуйста, вечером. Мне совсем тяжело одной…
— Мама, у меня дел невпроворот! Сколько можно слушать твои жалобы?! Ладно, приеду…
Я заплакала — не от злости, а от боли. Столько лет я отдала своей единственной дочери, жила ради неё, растила её одна… А в ответ — такая «благодарность». Видно, слишком избаловала её.
Когда Насте было одиннадцать, я впервые за долгие годы позволила себе немного счастья — начала встречаться с мужчиной. Дочь устроила такой скандал, что я, рыдая, рассталась с тем, кого искренне любила. А она осталась довольна.
Теперь я одна. Ни помощи, ни участия — ни физического, ни душевного, а уж тем более денежного. Моя дочь давно замужем, живёт своей жизнью. Ей проще вообще обо мне забыть.
У меня трое внуков. Но я их почти не вижу. Почему? Не знаю. Может, потому что их мать не считает нужным поддерживать со мной связь.
В тот день мне было особенно плохо. Позвонила Насте:
— Мне назначили уколы. Ты же медсестра, может, сделаешь?..
— Ты что, хочешь, чтоб я к тебе каждый день ездила?! Это шутка?
— Настя, я не дойду до поликлиники. Гололёд — упаду…
— А деньги у тебя есть, чтобы мне заплатить? Бесплатно кататься не буду!
— Нет… Денег нет…
— Ну всё, мама! Ищи кого-нибудь другого!
Молча положила трубку. Утром вышла за два часа до приёма, чтобы добраться до больницы. Шла, держась за заборы, плакала. Не от боли — от безысходности.
У входа ко мне подошла женщина:
— Проходите без очереди. Что, болит?
— Нет, — ответила я. — Это не от боли…
Она не ушла. Разговорились. Впервые за долгое время я выговорилась. Просто потому что больше некому.
Её звали Ольга. Жила в соседнем доме. После больницы она настояла, чтобы я зашла к ней на чай. С тех пор стали общаться. Не часто, но по-настоящему.
В день моего юбилея Оля пришла с тортом и свечами. Настя даже не позвонила. А Оля сказала:
— Вы так похожи на мою маму… Мне с вами хорошо.
Оля стала приходить чаще. Помогала по дому, приносила продукты, ходила со мной к врачам. Иногда я навещала её — пили чай, болтали, праздновали вместе. Даже съездили в санаторий. Впервые за много лет я почувствовала себя живой.
Я долго думала и решила: свою двушку перепишу на Олю. Она отказывалась, говорила, что ей ничего не нужно. Но я видела: она заботится обо мне не из корысти. Просто по-человечески. Потому что я стала ей как мать.
Позже я переехала к Оле — одной жить стало трудно. Квартиру продали, чтобы у Насти даже мысли не возникло судиться.
О дочери не было вестей больше года. А потом — как гром среди ясного неба: звонок. На пороге стояла Настя. Без приветствий закричала:
— Как ты могла?! Как могла квартиру отдать чужой?! Ты мне жизнь испортила, а теперь ещё и наследство украла?!
Она кричала, проклинала, желала мне смерти. А потом муж Оли просто подошёл к двери и сказал:
— Уходите. И не приходите больше.
С тех пор мы не виделись.
Знаете, что самое страшное? Не то, что родная дочь от меня отказалась. А то, что мне больше не больно. Потому что чужая женщина стала ближе крови. Потому что есть люди, которые заботятся не по обязанности,
