Моё терпение лопнуло: Почему дочь жены больше не переступит порог нашего дома
Я, Сергей, человек, который два мучительных года пытался наладить хоть какую-то связь с дочерью моей жены от первого брака, наконец достиг предела. Этим летом она переступила все границы, и моё долготерпение взорвалось бурей гнева и боли. Готов поведать эту душераздирающую историю, трагедию предательства и ярости, закончившуюся тем, что двери нашего дома для неё закрылись навсегда.
Когда я встретил свою жену Анну, она несла на себе груз разрушенного прошлого неудавшийся брак и шестнадцатилетнюю дочь по имени Дарина. Развод её родителей случился девять лет назад. Наша любовь вспыхнула, как молния: короткий страстный роман, после которого мы безоглядно кинулись в брак. В первый год совместной жизни мне даже в голову не приходило сближаться с её дочерью. Зачем мне вмешиваться в жизнь чужого подростка, который с первого взгляда смотрел на меня, как на захватчика, пришедшего разграбить её мир?
Враждебность Дарины была очевидна с самого начала. Её бабушка с дедом и отец постарались на славу, наполнив её сердце злобой. Они убедили её, что новая семья матери означает конец её привилегированной жизни что её безраздельная власть над любовью и достатком рухнула. И они не совсем ошибались. После свадьбы я заставил Анну провести тяжёлый, болезненный разговор. Я был вне себя она тратила почти всю зарплату на ненасытные прихоти Дарины. У Анны была хорошая работа, она исправно платила алименты, но сверх того осыпала дочь всем, чего та ни пожелает: от дорогих ноутбуков до модных курток, которые разоряли наш скромный бюджет. Наша маленькая семья, жившая в скромном домике под Рязанью, довольствовалась жалкими крохами.
После жарких споров, от которых дрожали стены, мы нашли шаткий компромисс. Денежный поток для Дарины сократили до необходимого минимума алименты, подарки по праздникам, редкие поездки. Но безумные траты, наконец, прекратились. По крайней мере, я так думал.
Всё изменилось, когда родился наш сын, маленький Миша. Во мне затеплилась слабая надежда я мечтал, что дети сблизятся, будут расти как родные, объединённые радостью и доверием. Но в глубине души я понимал, что это иллюзия. Разница в возрасте была огромной семнадцать лет и Дарина возненавидела Мишу с первого взгляда. Для неё он был живым ударом по лицу, доказательством, что материнская любовь теперь поделена. Я пытался вразумить Анну, но она одержимо твердила о гармонии в семье. Клялась, что для неё оба ребёнка одинаково важны, что она любит их в равной мере. Я сдался. Когда Мише исполнился год, Дарина стала навещать наш уютный дом под Коломной, якобы чтобы «поиграть с братиком».
С тех пор мне пришлось иметь с ней дело. Я не мог просто её игнорировать! Но между нами не возникло ни капли тепла. Дарина, подогреваемая ядовитыми словами отца и бабушки с дедом, встречала меня ледяным взглядом, от которого могло бы растаять железо. Каждый её взгляд был обвинением будто я украл у неё мать и жизнь.
Потом начались мелкие, но гадкие выходки. Она «случайно» опрокидывала мой одеколон, оставляя после себя разбитое стекло и едкий запах в ванной. «Забывала» и сыпала перец в мой суп, превращая его в несъедобную жгучую бурду. Один раз вытерла грязные руки о мой любимый кожаный плащ, висевший в прихожей, и украдкой ухмыльнулась. Я жаловался Анне, но она отмахивалась: «Серёжа, это мелочи, не раздувай».
Кульминация наступила этим летом. Анна привезла Дарину к нам на неделю, пока её отец отдыхал в Сочи. Мы жили в нашем загородном доме под Серпуховом, и вскоре я заметил, что с Мишей творится что-то неладное. Мой весёлый и спокойный малыш стал беспокойным, плакал по любому поводу. Я списывал это на жару или режущиеся зубы пока не узнал страшную правду.
Однажды вечером я зашёл в комнату Миши и остолбенел от ужаса. Дарина стояла над ним и тайком щипала его за ножки. Он рыдал, а она ухмылялась с жестоким, торжествующим выражением, делая вид, что ничего не происходит. Вдруг я вспомнил слабые синяки, которые замечал у него раньше списывал на активные игры. Теперь всё встало на свои места. Это была она. Её ненавидящие руки оставили следы на моём сыне.
Меня накрыла волна ярости, огненный вихрь, который едва удалось сдержать. Дарине почти восемнадцать она не невинное дитя, не ведающее, что творит. Я закричал на неё, и мой голос, словно гром, потряс стены. Но вместо раскаяния она выплеснула на меня ненависть, закричала, что хочет, чтобы мы все сдохли. Тогда её мать и её деньги снова будут принадлежать только ей. Не знаю, как удержался, чтобы не дать ей пощёчину возможно, потому что держал на руках Мишу, укачивал его, пока его слёзы пропитывали мою рубашку.
Анны не было дома она уехала за продуктами. Когда она вернулась, я рассказал ей всё в мельчайших подробностях. Как и ожидалось, Дарина перевернула всё с ног на голову, рыдала и клялась, что невиновна. Анна поверила ей, встала на её сторону и обвинила меня в преувеличении, сказала, что гнев застил мне разум. Я не спорил. Просто вынес приговор: это был последний визит Дарины. Я взял Мишу, собрал вещи и уехал на несколько дней к другу в Тулу. Мне нужно было потушить пожар внутри, пока он не спалил меня дотла.
Когда я вернулся, Анна встретила меня обиженная. Утверждала, что я несправедлив, что Дарина горько плакала и клялась в своей невиновности. Я молчал. У меня не было сил оправдываться или устраивать сцену. Моё решение твёрдо, как камень: Дарина больше не войдёт в наш дом. Если Анна с этим не согласна пусть выбирает: её дочь или наша семья. Безопасность и покой Миши моя священная клятва.
Я не отступлю. Анне предстоит решить, что для неё важнее: лживые слёзы Дарины или жизнь, которую мы построили с Мишей. Я устал терпеть этот кошмар. Дом должен быть крепостью, а не полем битвы, пропитанным злобой и коварством. Если понадобится, я без колебаний пойду на развод. Мой сын не будет страдать от
