Я подарила жизнь пятерым детям. Отдавала им всё без остатка — силы, здоровье, мечты. Тридцать лет назад это было в глухой деревушке под Тверью, где каждый день билась за их будущее, как за последний рубеж. Теперь сыновья и дочери разбрелись по свету, обросли семьями, а я осталась одна, глядя в холодную пустоту, что они после себя оставили.
С дочерьми связь нерушима, будто корни векового дуба. Приезжают с гостинцами, помогают по огороду, наполняют избу детским смехом да пирогами. Все праздники — вместе, будто чувствуют, как режет сердце тишина. Дом мой просторный, всем места хватит, двери всегда открыты. Но сыновья… Чужие стали. Будто не я их на руках носила, а подкидышей приютила. Понимаю — свои семьи, заботы. Да разве ж это повод мать-родину забыть?
Когда муж мой, Василий, звонил им — крышу починить просил, — отмахнулись, словно от комаров надоедливых. Ливнем заливало избу, лужи на полу стояли, а мы последние рубли с пенсии отдали соседским мужикам, чтоб кровлю латали. Сыновья даже не спросили, как справились. Не звонят, не пишут. Даже в именины, когда ждёшь хоть весточки, — тишина гробовая.
Не думаю, что невестки их настраивают. Все трое — бабы смирные, глаза в пол. Да только сыновья словно сговорились — от родителей, как от проказы, шарахаются. Вечно заняты: то работа, то дела. А дочерям разве легче? У них семьи нет? Да только они выкраивают минуту, чтоб стариков обнять, картошку привезти. А сыновья с жёнами даже внуков не пускают — будто стыдно, что бабка в деревне лаптями щи хлебает.
Теперь нам с Василием помощь как никогда нужна. Здоровье — будто изба покосившаяся: то суставы скрипят, то сердце пошаливает. Дочери с зятьями возят по врачам, на лекарства копейку из зарплаты откладывают. А сыновья, которых я грудью кормила, пеленки стирала… Бросили, словно старую упряжь.
Год назад младшая, Люба, под грузовик попала. Теперь в коляске сидит, сама помощи просит. Старшая, Ярослава, на Камчатку уехала — за лучшей долей. Звонит редко, деньги присылает. Предлагала сиделку нанять — я чуть не зарыдала. Не для того пятерых рожала, чтоб чужие люди подтирали да щи варили!
Невестка младшего сына как-то ляпнула: «Продайте избу да в пансионат для пожилых переезжайте. Там и кормить будут, и уход». Сказала так, будто про поломанную телегу речь, а не про живых людей. Как язык не отсох?! Мы старые, да не дряхлые! Ходим, огород копаем, только силы уже не те. Просим-то мало — каплю внимания, тёплое слово от тех, кого на ноги ставили.
Поняла одно: дочери — моя крепость да надежда. Они, как берёзки под окном, — и в зной тень дадут, и в бурю прикроют. А сыновья… Пусть Господь им судья. Отдала им молодость, здоровье, ночи бессонные — а в ответ получила ледяное молчание. Неужели заслужила, чтобы те, ради кого жила, на склоне лет спину отвернули?
