Ливень хлестал по камням подъезда усадьбы Морозовых, а я стояла на ступенях, прижимая к груди новорожденную дочь. Руки немели, ноги подкашивались, но сильнее всего болело сердце разбитое и униженное.
За спиной с грохотом захлопнулись дубовые двери.
Минуту назад мой муж Никита, наследник одной из самых влиятельных семей Москвы, стоял рядом с ледяными родителями, когда они отвернулись от меня.
Ты опозорила наше имя, прошипела его мать. Этот ребенок не входил в наши планы.
Никита даже не посмотрел мне в глаза. «Всё кончено, Света. Вещи пошлём позже. Просто… уходи».
Горло сжало так, что я не могла говорить. Я плотнее закутала в пальто маленькую Ангелину. Она тихо всхлипнула, и я убаюкала её: «Тише, солнышко. Я с тобой. Всё будет хорошо».
Я шагнула с крыльца прямо в бурю. Без зонта. Без кошелька. Без дома. Они даже такси не вызвали. Я знала они смотрят из окон, как я растворяюсь в потоках дождя.
Неделями ночевала в приютах: подвалах церквей, круглосуточных автобусах. Продала последнее украшения, дизайнерское пальто. Но обручальное кольцо оставила напоследок.
Играла на скрипке в переходах метро, чтобы заработать хоть немного. Этот старый инструмент память о детстве был единственным, что осталось от прошлой жизни. На эти копейки я кормила Ангелину, хоть и с трудом.
Но не просила милостыни. Ни разу.
Потом нашла крохотную комнату над продуктовым магазином на окраине. Хозяйка, Елена Петровна, бывшая медсестра с добрыми глазами, предложила скидку за помощь в лавке. Я согласилась.
Днём стояла за кассой, ночью писала картины кистями с барахолки, остатками краски. Ангелина спала в корзине для белья рядом, сжав кулачки, как ракушки.
Мало? Да. Но это было наше.
А когда она улыбалась во сне, я понимала, ради чего борюсь.
Прошло три года.
И однажды на субботней ярмарке в Подмосковье всё изменилось.
Я поставила складной стул, разложила холсты, не надеясь на продажи. Но ко мне пригляделась Марина Соколова куратор известной галереи. Она замерла перед картиной: женщина под дождём, с ребёнком на руках.
Это ваши работы? спросила она.
Я кивнула, сжимая руку.
Потрясающе, прошептала она. Так… правдиво.
Неожиданно купила три картины и пригласила на выставку. Я хотела отказаться не во что одеть, не с кем оставить дочь но Елена Петровна не позволила. Дала чёрный платок, сама уложила Ангелину.
Эта ночь перевернула жизнь.
Моя история брошенная жена, мать-одиночка, художник, выжившая вопреки всему облетела арт-сообщество. Выставка собрала аншлаг. Потом заказы, интервью, съёмки.
Я не злорадствовала. Не мстила.
Но не забыла.
Через пять лет фонд Морозовых предложил мне совместный проект. Они не узнали меня совет обновился после смерти отца Никиты, фонд терял репутацию и искал свежих имён.
Я вошла в зал заседаний в синем комбинезоне, с Ангелиной уже семилетней в жёлтом платье.
Никита сидел за столом.
Он выглядел… меньше. Усталым. Увидев меня, остолбенел.
Света? пробормотал он.
Светлана Аверина, объявила секретарь. Наш приглашённый художник.
Он вскочил. Я… не знал…
Да, ответила я. Не знал.
В зале зашептались. Его мать, теперь в инвалидном кресле, смотрела на меня в шоке.
Я положила на стол папку. Выставка называется «Стойкая». Это путь через предательство, материнство и возрождение.
Тишина.
И, добавила я, все средства пойдут на помощь одиноким матерям и детям в кризисных ситуациях.
Возражений не было. Некоторые даже прослезились.
Одна женщина спросила: Учитывая вашу историю с семьёй Морозовых, вам не трудно сотрудничать?
Я посмотрела ей в глаза. Нет истории. Только наследие моей дочери.
Никита заговорил: Света… насчёт Ангелины…
Она прекрасна, перебила я. Учится играть на пианино. И отлично знает, кто был рядом.
Он опустил голову.
Через месяц «Стойкую» открыли в старинном особняке. Центральная картина «Дверь» женщина в буре с ребёнком у порога особняка. Её глаза горели болью и волей. Золотая нить света тянулась от её руки к горизонту.
Критики назвали её триумфом.
В последний вечер пришёл Никита.
Он постарел. Поник.
Долго стоял перед «Дверью», потом повернулся ко мне.
Я была в чёрном бархате, с бокалом вина. Спокойная. Цельная.
Я не хотел тебя ранить, сказал он.
Верю, ответила я. Но ты позволил этому случиться.
Он сделал шаг. Родители контролировали всё…
Я подняла руку. У тебя был выбор. Ты закрыл дверь.
Он сглотнул. Что я могу сделать теперь?
Для меня ничего. Возможно, Ангелина захочет тебя узнать. Но это её решение.
Она здесь? спросил он.
На уроке Шопена. Таня играет чудесно.
Он кивнул. Скажи ей… что я сожалею.
Может быть, тихо ответила я. Когда-нибудь.
И повернулась к нему спиной.
Через пять лет я основала «Приют Стойкости» центр помощи матерям-одиночкам с жильём, детским центром и уроками искусства.
Я строила его не для мести.
А чтобы ни одна женщина, держащая ребёнка под дождём, не чувствовала себя так же одиноко, как когда-то я.
Однажды вечером я устроила в тёплую комнату новую подопечную, потом вошла в зал.
Ангелина, уже двенадцатилетняя, играла на пианино. Её смех смешивался с детскими голосами.
Я подошла к окну, глядя, как садится солнце.
И прошептала себе с улыбкой:
Они не сломали меня.
Они дали мне место, чтобы взлететь.