Мой муж, Алексей, пришел забрать меня и наших трёх новорожденных домой — но, увидев их, он сказал, что их надо оставить в роддоме.
Годами я мечтала о чуде: наконец‑то родились мои дочери‑тройняшки. И в тот же миг, когда я впервые ощутила их крошечные ладошки, Алексей исчез, заявив, что малыши прокляты.
Я посмотрела на трёх крохотных девочек, и сердце будто раскрылось цветами. Агата, Варвара и Злата — каждую я считала чудом, долгожданным подарком, к которому я молилась каждый вечер.
Они лежали в крошечных кроватках, их лица были безмятежны, словно снежные облака над Уралом. Я вытерла слезу, охваченную безудержной любовью, и вдруг ощутила, как в комнате появился Алексей, вернувшийся с пустыми руками. Он выглядел бледным, глаза избегали моего взгляда, и он стоял у двери, будто не знал, стоит ли входить в эту комнату.
— Алексей? — прошептала я, указывая на стул у кровати. — Сядь рядом. Смотри, они здесь, мы сделали это.
— Да… они прекрасны, — пробормотал он, едва бросив взгляд на девочек. Он приблизился, но всё равно не мог встретиться со мной глазами.
— Что происходит? — голос дрожал, а в груди стучало, как в поезде без рельсов.
Алексей глубоко вздохнул и, словно выплеснув всё наружу, сказал: — Ольга, я не думаю, что мы сможем их удержать.
Я почувствовала, как земля исчезает под ногами. — Что? — засвистела я. — Они же наши дочери!
Он отводил взгляд, будто моя улыбка могла его сжечь. — Моя мать пошла к гадалке, — прошептал он. — Она сказала, что эти девочки принесут лишь несчастье, что они станут причиной моей смерти.
Я не могла поверить. — Это безумие! — крикнула я. — Они же лишь крошки!
Он склонился, лицо покрытое страхом, и шепотом признался, что мать клялась в правоте своих предсказаний, ведь её опыт был безупречен. Я ощутила, как в груди вспыхивает гнев, острый, как лезвие самовара.
— Ты бросаешь их из‑за какого‑то предсказания? — спросила я, голос дрожал от ярости.
Он лишь кивнул, и, будто под тяжестью собственного вины, произнёс: — Если ты хочешь взять их домой… хорошо, но я не пойду с тобой. Прости, Ольга.
Я стояла, будто в тумане, и шептала: — Если ты уйдёшь, Алексей, ты больше не вернёшься. Я не позволю тебе отнять их у меня.
Он взглянул в последний раз, глаза полны разрыва, и медленно вышел, его шаги эхом разносились по коридору роддома, будто гром среди ночи.
Я сидела у пустой двери, сердце билось, как колокольный звон, пока медсестра, как тень, положила руку мне на плечо, даря молчаливую поддержку.
Я прижала к себе дочерей, шепнула: — Не бойтесь, девочки, я здесь, я всегда буду рядом.
Внутри меня росла смесь страха и решимости, как вьюга, не знающая остановки. Я не знала, как выжить одной, но была уверена: никогда не оставлю их.
Прошли недели, и каждый день без Алексея был тяжёлым, как холодный ветер в Сибири. Три новорожденных требовали всей моей силы. Иногда я ощущала, что держусь на грани, но я шла вперёд ради Агаты, Варвары и Златы.
Однажды к нам пришла тёща Марина, единственная из семьи Алексея, готовая поддержать меня. Она выглядела, как будто пришла из другого сна, и, пока готовила чай, сказала, что слышала разговор мамы Алексея с тёткой Ольгой.
— Ольга, — прошептала она, — я слышала, как мама говорила, что гадалки нет.
Я замерла. — Что значит, нет гадалки?
Марина раскрыла глаза, полные сочувствия. — Мама выдумала всё. Она боялась, что с тройней Алексей будет проводить меньше времени с ней, и решила ввести его в заблуждение, сказав, что девочки несут несчастье.
Комната закружилась, как вьюга над полем. Я ощутила, как гнев поднимается, как пламя в печи, и с криком вырвала Злату из рук, чтобы не дать дрожащим пальцам выдать меня.
— Эта женщина, — прошептала я, голос дрожал от ярости, — разорвала мою семью ради своей жалости.
Марина попыталась успокоить меня, но я уже знала, что ночи без сна не спасут меня от правды. Я захотела позвонить Алексею, рассказать ему всё, но часть меня боялась, что голос его будет пустым эхом.
Утром я набрала номер, рука дрожала, каждый звонок растягивался, как зимняя ночь.
— Алексей, это я, — сказала я спокойно. — Нужно поговорить.
Он вздохнул: — Ольга, я не уверен, что это хорошая идея.
— Слушай, — настояла я, — нет гадалки, всё выдумала твоя мать.
Тишина длилась, как холодный дождь, затем он ответил: — Я не верю. Моя мать не могла бы так лгать.
— Она лгала, — повторила я, гнев прорывался наружу. — Марина слышала её признание.
Он отмахнулся, голос его стал холодным, как лёд. — Я не могу этого принять.
Разговор оборвался, и линия замолчала. Я поняла, что его выбор окончателен.
В последующие недели я училась жить как мать‑одиночка. Соседи приносили борщ и квас, друзья держали детей, пока я отдыхала. Любовь к Агате, Варваре и Злате росла, словно цветы в теплице, заполняя пустоту отцовского отсутствия.
Однажды в дверь постучала мать Алексея, её лицо было бледно, глаза полны раскаяния.
— Ольга, — начала она дрожащим голосом, — я не хотела, чтобы всё так закончилось.
Я скрестила руки, пытаясь удержать спокойствие. — Ты обманула его, заставив поверить, что наши дети — проклятие.
Слёзы наполнили её глаза. — Я боялась, что он забудет меня, если у него будет семья с вами. Я не думала, что он действительно уйдёт.
Я почувствовала, как гнев смягчился, но не исчез. — Твой страх разорвал мою семью.
Она кивнула, лицо смялось. — Прости меня.
Я посмотрела в сторону, где спали девочки, и молча закрыла дверь.
Прошёл год. Однажды Алексей появился у моей двери, как призрак из прошлого, умоляя вернуться, желая восстановить семью.
Я посмотрела в его глаза, в которых отражалось лишь пустое отражение.
— У меня уже есть семья, — сказала я, — ты не был рядом, когда я нуждалась в тебе. Я больше не нуждаюсь в тебе.
Я закрыла дверь, чувствуя, как тяжесть уходит, будто тая в весеннем солнце. В конце концов, ответственность за свою жизнь несёт каждый сам, а не судьба, к которой он пытался приковаться.
