Вадим заявляет, что я должна обслуживать его друзей, и я выхожу гулять в парк.
Аксинья, ты чего копаешься? Через полчаса пацаны будут, а у нас же ничего не готово. Поторопись, картошку нажарь с луком, как любят, достань солёные огурчики, те, что мама передавала. Сало нарежь тононько, красиво, а не ломтями, как в прошлый раз.
Вадим стоит в дверях кухни, в спортивных штанах и растянутой футболке, и недовольно смотрит на часы. Я только что вхожу в квартиру с двумя тяжёлыми пакетами продуктов, медленно ставлю их на пол глухой стук по плитке. Плечи ноют, ноги в зимних сапогах горят от холода: смена в магазине сегодня выдалась адской, перед праздниками народ как с цепи сорвался, сметая с полок всё подряд.
Вадим, какие пацаны? тихо спрашиваю, расстегивая молнию пуховика. Пальцы замерзли на ветру, пока я ждала автобус. Пятница, вечер. Я еле живая. Думала, просто поужинаем и фильм посмотрим.
Ой, начинается, мужчина закатывает глаза и вздыхает. «Еле живая», «устала». Все работают, Аксинья. Я тоже не лежу на печи. Серёжа звонил, они с Тимофеем и Витей мимо проезжали, решили зайти. Сто лет не виделись. Что мне, друзей на порог не пускать? Это, между прочим, неуважение.
А меня предупредить нельзя было? Днём позвонить?
Да спонтанно получилось! Чего ты проблему на ровном месте раздуваешь? Дела закуску организовать. Они же не едят, а пообщаются. У нас есть бутылка, она в баре стоит. Главное быстро накрыть стол. Салатик какой-нибудь, «Оливье» или крабовый, как обычно. И горячее обязательно, мужики с работы, голодные.
Я смотрю на Вадима и чувствую, как в солнечном сплетении набухает огромный шар обиды. «Как обычно» значит, я должна сразу встать к плите, метаться между мойкой и сковородой, строгать салаты, накрывать стол, а потом весь вечер подносить чистые тарелки, уносить грязные, следить, чтобы у «пацанов» был хлеб, и слушать их сальные шутки и громкий гогот. В конце, когда они уйдут за полночь, останется гора посуды, прокуренная кухня и липкий пол.
Вадим, я не буду готовить, говорю твёрдо, глядя ему в глаза. Я устала, хочу душ и спать. Если твои друзья голодные, закажи пиццу. Или пельмени сварить сам.
Вадим на секунду останавливается, брови поднимаются.
Что ты, Аксинья? Пацаны домашнего хотели. Я уже пообещал, что моя хозяйка стол накроет. Серёжа до сих пор помнит твои беляши. Не позорь меня перед людьми. Что они подумают? Что я жену построить не могу?
Построить? переспросила я, чувствуя холодок по спине. Я тебе что, новобранец на плацу? Или прислуга?
Не передергивай! Вадим начинает злиться, голос становится жёстче. Ты женщина, хозяйка дома. Это твоя прямая обязанность встречать гостей. Я деньги зарабатываю, в дом всё несу, имею право раз в месяц с друзьями посидеть нормально? Чтобы жена ухаживала, подносила, уют создавала? Давай, не выдумывай. Вон, пакеты принесла, разбирай. Курицу в духовку кинь, пока картошку чистишь, она сама дойдёт. И водку в морозилку убери, чтобы запотела.
Он разворачивается, идёт в гостиную, бросая на ходу:
И причешись, а то выглядишь как чучело огородное. Витя с новой дамой может быть, не хочу, чтобы ты на её фоне бледно смотрелась.
Дверь в комнату не закрывается, из неё сразу доносится звук включённого телевизора. Вадим садится на диван, считая разговор оконченным. Для него всё решено: жена получила указания и сейчас, как верная подруга, бросается к кулинарной амбразуре.
Я стою в коридоре, слушая диктора новостей. Снимаю шапку, волосы, растрёпанные и наэлектризованные, падают на лицо. «Чучело огородное» слова мужа звучат в ушах. Двадцать лет брака, двадцать лет я старалась быть идеальной: хорошей хозяйкой, заботливой женой, понимающей подругой. Я терпела его посиделки, маму с бесконечными советами, разбросанные носки и претензии, что суп недосолен. Думала, это и есть семейная жизнь компромиссы, терпение, сглаживание углов.
Смотрю на пакеты с продуктами: курица, овощи для салата, молоко, хлеб. Всё тяжёлое, оттягивает руки.
Я наклоняюсь, но не чтобы разобрать сумки. Снова расстёгиваю молнию пуховика, надеваю шапку, тщательно заправляю под неё волосы, поправляю шарф.
Заглядываю в комнату на секунду.
Вадим.
Муж, не отрываясь от экрана, машет рукой:
Что там ещё? Соль не нашла? В верхнем ящике.
Я ухожу.
Куда? он наконец поворачивает голову, искреннее недоумение на лице. В магазин? Забыл чтото? Хлеба взял, майонез есть?
Нет. Я ухожу гулять. В парк.
В какой парк? Вадим даже встаёт с дивана. Ты сдурела? В семь вечера, темно, холодно. Гости через двадцать минут! Кто стол накроет?
Ты, спокойно отвечаю. Ты позвал, ты и накрывай. Картошка в сетке под мойкой. Курица в пакете. Нож в подставке. Рецепт найдёшь в интернете.
Оля, стой! заорал Вадим, вскакивая. Что ты устроила? Какой парк?! А ну вернись! Раздевайся и иди на кухню! Я кому сказал!
Но я уже не слушаю. Выходя из квартиры, захлопываю тяжёлую металлическую дверь. Щелчок замка звучит как выстрел. Быстро спускаюсь по лестнице, не дожидаясь лифта, боясь, что Вадим выскочит и затащит меня обратно. На лестничной площадке тихо: он, видимо, шокирован моим уходом, стоит с открытым ртом.
На улице мелкий колючий снег. Ветер забрался под воротник, но я этого не замечаю. Внутри всё горит адреналином и странным чувством злой свободы. Иду быстро, почти бегу, подальше от дома, от освещённых окон, за которыми, наверное, Вадим сейчас судорожно придумывает, что сказать друзьям.
Парк находится в двух кварталах. Это старый городской парк с широкими аллеями и высокими липами, сейчас стоящими голыми, раскачивающимися на ветру. Людей мало: редкие прохожие с собаками, спешащие домой работяги, пара подростков на скамейке, уткнувшихся в телефоны.
Свет фонарей мерцает через один, создавая причудливую игру теней на снегу. Я замедляю шаг, дыхание сбивается, сердце колотится в горле.
Что я наделала? пронеслась паническая мысль.
С детства меня учили быть послушной: «Стерпится слюбится», «молчание золото», «муж голова, а жена шея». Мама всегда говорила: «Аксинья, не перечь, будь умна. Мужчину надо кормить и хвалить, тогда в доме будет лад». Я кормила, хвалила, даже когда Вадим открыто садился на мою шею.
Телефон в кармане вибрирует. Вынимаю его, на экране фото мужа с подписью «Вадим». Сбрасываю вызов. Через секунду он звонит снова, потом ещё раз. Нажимаю кнопку выключения, кладу телефон в карман. Тишина, только ветер и скрип снега под сапогами.
Подхожу к пруду. Вода чёрная, незамерзшая посередине, где плавают утки. У берега тонкая кромка льда. Ставлю руки на холодные перила ограждения и смотрю вниз.
Вспоминаю прошлый раз, когда пришли эти друзья. Тимофей напился и разбил мою любимую вазу, подарок сестры. Вадим тогда лишь рассмеялся: «Ну, на счастье! Не расстраивайся, новую купим». Новую так и не купили. А Серёжа в тот вечер, когда я убирала со стола грязные тарелки, хлопнул меня по бедру и сально подмигнул: «Везёт Вадимку, такая баба безотказная, и накормит, и приласкает». Я молчала, улыбнулась натянуто и пошла мыть посуду.
Не буду, прошептала я в темноту. Больше не буду.
Продолжаю идти по аллее, мороз щиплет щеки, но это даже приятно. Голова проясняется. Понимаю, что не елa с обеда, в желудке урчит.
В центре парка светится маленький киоск с кофе и выпечкой. Подхожу к окошку.
Добрый вечер, улыбается девушкапродавщица в вязаной шапке. Чего желаете? Погреться?
Капучино, пожалуйста. И смотрю на витрину. И улитку с корицей. И сэндвич с курицей.
Отлично, сейчас всё разогреем.
Беру горячий стаканчик, обхватываю его замёрзшими ладонями. Тепло разливается по пальцам. Сажусь на скамейку под фонарем. Сэндвич горячий, сыр тянется, курица сочна. Это самый вкусный ужин за последние годы, не изза изысканности, а потому что ем его одна, в тишине, никому не угождая. Смотрю падающий снег, пью кофе и чувствую себя живой.
Мимо проходит пожилая пара, держась за руки. Дед рассказывает чтото, бабушка смеётся, глядя на него ласково. Останавливаются рядом, поправляют деду шарф.
Куда ты распахнулся, Сашка, простудишься, нежно пожурила бабушка.
Да мне жарко с тобой, Галочка, отшутился дед.
Смотрю на них и думаю: будет ли у нас с Вадимом так? Будем ли мы в старости гулять под руку? Честный ответ пугает. Нет. Скорее всего, Вадим будет идти вперёд, ворчать, что я медленно тянусь, а я буду тянуть сумку с продуктами, думая, что у него болит поясница и нужен мазок.
В кармане снова писк. Я вспоминаю, что телефон выключен. Это часы, показывающие, что я достигла цели 10000 шагов. Ирония судьбы. Я вышла из дома, чтобы выполнить норму активности.
Прошло два часа. Я обошла парк по периметру три раза. Ноги гудят не от усталости, а от долгой ходьбы. Кофе выпит, булка съедена. Холод проникает в пуховик, пора возвращаться.
Но возвращаться страшно. Что там? Ссора? Драка? Или он выгнал друзей и сидит, готовя речь обвинения?
Я решительно направляюсь к выходу из парка. Чем ближе к дому, тем медленнее шаг. Подъезжаю к подъезду, к квартире на третьем этаже. Свет горит везде: и на кухне, и в гостиной.
Поднимаюсь на лифте, достаю ключи. Руки дрожат предательски. Глубоко вдыхаю, как перед прыжком в воду, и открываю дверь.
В нос ударил запах подгоревшего масла, табачного дыма (хотя я сто раз просила не курить в квартире) и дешевого одеколона. В прихожей стоят чужие ботинки, значит, гости всё же пришли. Гора курток на вешалке.
Из кухни доносятся громкие голоса и смех.
Ну я ей и говорю: не путай берега! вещает Серёжа. Баба должна знать своё место! А Вадя молодец, не растерялся!
Снимаю сапоги, вешаю пуховик, иду на кухню. Картина удручает и одновременно жалка. Стол завален: открытые консервы шпроты, килька. Нарезанная ломтями колбаса лежит на газете (видимо, Вадим не нашёл тарелок). В центре сковорода с обугленной картошкой, вокруг пустые бутылки пива и одна недопитая водка.
За столом сидят трое: Вадим, Серёжа и Тимофей. Витька с «дамой» нет видимо, отказались.
Вадим, спиной к двери, размахивает вилкой с маринованным огурцом.
Да она просто в магазин побежала, врал он запутанным языком. За деликатесами. Сейчас придёт, накроет поцарски. У меня Оксана золотая, просто застенчивая.
Я кашляю. Разговор замолкает, трое мужчин поворачивают головы.
О! Явилась, не запылилась! восклицает Серёжа, улыбаясь в сальном. Хозяюшка! Мы уже ждали! Вадик, ты за коньячком бегала?
Вадим медленно оборачивается, лицо красное, глаза мутные. Увидев жену, сначала испугался, потом вспомнил, что он «хозяин», и нахмурился.
Где ты была?! рявкает он, пытаясь встать, но падает обратно. Пацаны сидят, ждут! Жрать нечего! Картошка сгорела! Ты меня подставила, Оксана!
Я смотрю на стол, на грязные лужицы пива, на окурки в своей любимой чашке, которая стала пепельницей.
Добрый вечер, мальчики, говорю ледяным тоном. Банкет окончен.
В смысле? не понял Тимофей, икая. Мы только начали. Оксана, ну ты чего, нормально же сидим. Сделай яичницу хоть, а? Картошка у Вадимки смерть желудку.
Я сказала всё вон, повышаю голос. Я бросаюсь к двери, открываю её настежь и, оставив позади крики и разбросанную посуду, выхожу в ночной снег, где меня ждёт свобода, холод и обещание нового начала.
