Мой муж заплакал, когда я сказала, что ребёнок может быть не от него — я ответила: «Хотя бы не твой».
Мужчины и их слёзы из-за ДНК — не понимаю. Он же знал, что я не была святошей, когда мы познакомились. А теперь я виновата, потому что предупредила, что ребёнок может быть не его? Да, пожалуйста. Хотя бы честно сказала, а не ждала, пока он узнаёт из теста. Я думала, он даже облегчение почувствует. Ну посмотрите хотя бы на его детские фотографии — кому такие гены нужны?
Антон строил планы: учить ребёнка кататься на велосипеде, играть в футбол. И тут я поняла — надо подготовить его, пока он не придумал себе идеальную картинку. Отложила телефон, посмотрела прямо в глаза и как можно мягче сказала: «Есть шанс, что ребёнок не твой».
Тишина повисла тяжёлой пеленой. Планшет выскользнул из его рук, грохнулся о стол. Он уставился на меня, будто я только что призналась, что на самом деле пришелец в человеческой шкуре. Рот открывался и закрывался, но звуков не было.
Я ждала вопросов: как, когда, что теперь с нашим браком? Вместо этого глаза наполнились слезами, и он заплакал. Не кричал, не рыдал, просто стоял, и слёзы катились по лицу, будто я разбила что-то важное внутри него.
«Что ты имеешь в виду?» — прошептал он, голос дребезжал, как у подростка. «Что это значит, Арина?»
Я закатила глаза, откинулась на спинку дивана. Именно такой истерики я и хотела избежать, сказав всё честно. «Не веди себя, будто я кого-то убила, — сказала я, стараясь говорить спокойно. — Хотя бы не твой».
Выражение его лица сменилось с боли на полное непонимание. «И как это должно меня утешить?»
Я объяснила: если ребёнок не его, ему не придётся переживать, что он передаст свою семейную склонность к тревожности и депрессии. Не надо бояться, что малыш унаследует отцовский алкоголизм или мамины проблемы с сердцем. Чистый генетический лист.
Антон вытер слёзы ладонью и задал вопрос, которого я боялась: «Так чей же тогда?»
Я ответила, что не готова вдаваться в подробности, лучше думать о будущем, а не копаться в прошлом. Главное — у нас будет ребёнок, а он ведь так этого хотел. Разве биология важнее самого факта, что мы станем родителями?
«Какая разница? — спросила я искренне. — Ты ведь так хотел детей. Я тебе это даю. Почему ДНК так важно?»
Антон вскочил с дивана и зашагал по комнате, как зверь в клетке. Он елозил руками по волосам, бормотал что-то невнятное. Когда я попросила говорить внятнее, он резко обернулся: «Ты хочешь сказать, ты лгала мне все эти месяцы?»
Я поправила его: не лгала, просто выбирала, что говорить. Разница есть. Я сказала, что беременна — это правда. Пусть думал, что ребёнок его — казалось, так будет добрее, чем сразу устраивать драму из-за того, что, возможно, и не проблема.
«Когда это случилось? — голос его стал громче. — Когда ты была с другим?»
Я ответила, что хронология никому не поможет. Важно, что сейчас мы в браке, мы вместе, и ребёнок будет нашим, даже если биология другая. Предложила готовиться к родительству, а не разбирать старые связи.
Антон рассмеялся, но смех был безрадостным. «Старые связи? Ты изменяла. Ты изменяла мне в браке и забеременела от другого».
Я заметила, что слово «измена» слишком грубое. У меня была связь, когда наш брак переживал трудности. Это не было запланировано и уж точно не со зла. Просто я чувствовала себя брошенной, ненужной.
«Трудности? — переспросил он. — Какие трудности? Когда я тебя бросал?»
Я напомнила прошлую весну, когда он задерживался на работе почти каждый вечер, и мы почти не виделись. Он тогда выгорел из-за проекта, вычеркнул меня из жизни на недели. Я чувствовала себя одинокой, и когда кто-то проявил ко мне интерес — ответила.
Антон смотрел, будто я говорила на другом языке. «Ты про период, когда я вкалывал над проектом Морозова? Когда я старался, чтобы мы купили эту квартиру?»
Я объяснила: его мотивы не отменяют последствий. Мне нужна была поддержка, а он был недоступен. И если он не мог её дать, я нашла в другом месте. То, что он работал на наше будущее, не делало мои потребности менее важными.
«Так ты решила завести роман на стороне», — сухо констатировал он.
Я поправила: это не роман, а временная связь. Роман — это когда есть чувства, обман. А тут просто выход для эмоций, которых не хватало в браке. Разница важна.
Антон подошёл к окну, стоял ко мне спиной несколько минут. Когда обернулся, лицо было пустым. «Мне нужен воздух», — сказал он, схватил ключи и вышел.
Я крикнула вдогонку, что бегство ничего не решит, что надо обсудить, как жить дальше. Но он уже хлопнул дверью, оставив меня одну в квартире, которую мы купили с такими надеждами всего полтора года назад.
Я прождала его до полуночи, потом позвонила подруге Маше выговориться. Рассказала, как неадакватно Антон всё воспринял. Маша выслушала, сказала, что устала, перезвонит завтра. Даже она, кажется, считала, что я не права.
Утром Антона не было. Его сторона кровати не смята, машины не было во дворе. Ни записки, ни сообщения — просто исчез.
**Часть 2: Как мы дошли до этого.**
Надо объяснить, как мы с Антоном оказались в такой ситуации, а то все подумают, будто я монстр, который специально ломает браки. На самом деле наши отношения давно трещали по швам, и я не раз пыталась поговорить об этом.
Мы познакомились в университете, встречались два года, потом взяли паузу — карьера важнее. Снова сошлись через три года на свадьбе общего друга. Антон был надёжным, добрым, работал финансистом — всё, что нужно умной девушке.
Но чего-то не хватало. Он был идеален на бумаге, но без страсти, без огня. Наши разговоры — о быте, планах, но не о чувствах или идеях. Надёжный, но скучный.
Я убеждала себя, что взрослая любовь — это не страсть, а стабильность. Что бабочки в животе — признак проблем, а не химии. Антон — мужчина, с которым строят спокойную жизнь. В двадцать пять это казалось правильным выбором.
Свадьба была красивой, по плану. Антон плакал, произнося клятвы. Я тоже верила в них тогда, но теперь не уверена, что понимала, о чВ тот вечер, разбирая детские вещи в пустой комнате, я вдруг поняла, что разбила не только его сердце, но и свою собственную жизнь — и теперь мне предстоит собирать осколки в одиночестве.
