— Валентина Петровна, вы решили, что у нас тут цирк шапито? — голос завуча Людмилы Семёновны прозвенел, как будильник в шесть утра. — В пятьдесят восемь лет собрались на пенсию? Да вы хоть подумали, куда денетесь?
Валентина степенно складывала методички в стопку, стараясь не дрожать руками.
— Как-нибудь устроюсь, Людмила Семёновна.
— Да вы хоть осознаёте, что делаете? Тридцать шесть лет в школе! Вас дети любят, родители хвалят! Пенсия через пару лет — приличная! Вам дома-то чем заниматься?
Валентина подняла глаза. Слёзы подступали, но она не дала им выйти.
— А у меня здесь какая жизнь? День сурка. Уроки, проверка тетрадей до утра, подготовка к занятиям — хоть и знаю программу как “Отче наш”. А дети… — она устало провела рукой по лицу. — Они меня не слышат, Людмила Семёновна.
— Не выдумывайте! Вчера же у Насти Квашниной мама говорила, что только у вас её Ваня алгебру понимает!
— Понимает… — горько усмехнулась Валентина. — А на переменах? В телефоне, как все. Спросишь что-то — мычит в ответ. Объясняешь у доски — в окно смотрит. Дома до трёх ночи в этих играх сидит.
Людмила Семёновна вздохнула и подошла к окну.
— Валя, ну что вы себя накручиваете? Времена такие, дети такие… Но учить-то их всё равно надо!
— Не знаю, — тихо ответила Валентина. — Честно — уже не знаю.
На обратном пути Валентина машинально считала ступеньки подъезда. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Третий этаж. Вся её жизнь была такой — предсказуемой, расписанной по минутам.
— Мам, ты рано! — удивилась дочь Катя, выглядывая с кухни. — Что-то случилось?
— Заявление написала, — коротко бросила Валентина, пробираясь в комнату.
— Какое заявление? Ты куда?! — Катя ринулась следом.
— На увольнение.
Катя застыла, будто в землю вросла, потом ухватилась за косяк.
— Ты у нас не заболела? Температура есть? — Она потянулась к маминому лбу.
— Отстань, Катюша. Не заболела. Просто решила.
— Как решила?! Мам, ты вообще понимаешь, что говоришь?! — Катя плюхнулась на край кровати. — У тебя стабильная работа, коллектив знакомый, зарплата… Ну ладно, копейки, но регулярные! А что теперь? Сидеть дома? Да у тебя депрессия через две недели начнётся!
Валентина сняла туфли, разминая затекшие ноги.
— А у меня сейчас что? Праздник? Каждый день встаю как на каторгу. Иду в школу, будто на плаху. Объясняю одно и то же, а в голове один вопрос: когда же это кончится?
— Мам, ну у всех бывает выгорание! Надо в отпуск съездить, отдохнуть…
— Отдохнуть? — Валентина горько рассмеялась. — Катюша, я сорок лет не отдыхала. Сорок лет каждый день в школу, каждый вечер с тетрадками. В отпусках — курсы или у мамы на даче картошку полоть.
— А что Виктор скажет? — выпалила Катя.
— А Виктор тут при чём?
— Как при чём?! Вы же…
— Мы что? — Валентина повернулась к дочери. — Встречаемся по воскресеньям. Кино, театр. Он меня до дома провожает, в щёчку целует и — до следующего уик-энда. Вот уже три года.
— Но вы же собираетесь…
— Собираемся? — Валентина встала, подошла к зеркалу. — Катя, посмотри на меня. Кого ты видишь?
Катя смущённо пожала плечами.
— Маму.
— А я вижу старуху. Седые волосы, которые крашу раз в месяц у тети Любы в парикмахерской. Морщины, как борозды на колхозном поле. Руки, которые знают только мел и указку. И самое страшное — я не помню, когда в последний раз смеялась. По-настоящему, не из вежливости.
Катя обняла маму за плечи.
— Мам, ну что ты… Ты же красивая, умная…
— Умная? — Валентина отстранилась. — Если бы была умной, не прожила бы жизнь по чужому сценарию. Школа, пединститут, работа в той же школе. Замуж за первого встречного. Развод. Работа, работа… А где я? Где Валентина? Не учительница, не мать, не бывшая жена. Просто Валентина. Я её потеряла где-то по дороге.
В прихожей хлопнула дверь — внук Сашка ворвался с грохотом.
— Бабушка! А что на ужин?
— Сейчас, зайчик, — Валентина вытерла глаза. — Катя, потом поговорим.
Сашка влетел в комнату, швырнул рюкзак и повис на шее.
— Бабуль, можно я к Степке? У него новая приставка, там зомби!
— Уроки сделал?
— Ну почти… Матеша осталась, но она лёгкая!
Валентина посмотрела на внука. Живые глаза, энергия, как у электровоза.
— Сашок, а скажи честно — чего ты больше всего хочешь?
Мальчик почесал затылок.
— Чтобы лето не кончалось. Чтобы мама не орала за двойки. Чтобы папа приехал, как обещал. И собаку… Но мама говорит — “когда в универе будешь”. — Он прищурился. — А ты чего хочешь, бабуль?
Валентина притянула его к себе.
— А я и сама не знаю. Столько лет не спрашивала себя об этом, что разучилась хотеть.
— Это как? — Сашка нахмурился. — Вы что, всегда получали, что хотели?
— Нет, солнышко. Просто перестала хотеть. Решила, что в моём возрасте мечтать не положено.
— А дед Коля говорил, что мечтать можно хоть в сто лет! Он в семьдесят на дачу перебрался и теперь огурцы растит. Говорит, всю жизнь огородом бредил, а работал токарем.
— Дед Коля — умный мужик, — Валентина улыбнулась. — Иди, делай уроки. Потом к Степке.
Сашка умчался, а слова его засели в голове. Мечтать можно в любом возрасте… А о чём она мечтала? О море. О красках. О путешествиях… Смешно — в пятьдесят восемь вспоминать детские грёзы.
Утром Валентина проснулась раньше обычного. Кофе у окна. Город просыпался нехотя. Редкие прохожие плелись на работу, машины продирались через пробки. Обычный будничный рассвет.
Зазвонил телефон.
— Валя, это Людмила Семёновна— Ой, Людмила Семёновна, — перебила её Валентина, глядя на первый луч солнца над крышами, — я уже купила билеты на поезд до Сочи, и знаете что? Оказывается, морю всё равно, сколько тебе лет — оно всё такое же синее, каким я его рисовала в детстве.
