Я решила не рассказывать мужу, что стала получать больше. Он обиделся, собрал вещи и уехал к матери.
Мне было нелегко скрывать от него свой доход. Не из вредности, а от усталости. Усталости от этих вечных качелей — неделю гуляем, следующие три едим доширак. От его безответственности. От легкомыслия, которое мой муж, Артём, перенял у своей матери.
Мы познакомились на дне рождения у общего друга. Меня покорила его лёгкость, обаяние, умение не зацикливаться на мелочах. Я же — полная противоположность: всё контролирую, за всё переживаю, считаю каждую копейку. Тогда я подумала: «Может, такой человек мне и нужен — чтобы жизнь была проще».
Но после свадьбы его «лёгкость» оказалась обычной инфантильностью. День зарплаты — гуляем: рестораны, покупки, подарки его маме, друзьям, кому угодно. На следующий — уже ни копейки. Месяц сидим на гречке, слушая обещания, что «всё образуется».
Артём зарабатывает нормально, но деньги ускользают, особенно когда вмешивается его мать — женщина капризная, вспыльчивая, такая же безрассудная. Как только тратила пенсию, сразу звонила сыну: «Мне одиноко, мне грустно, я устала от нищеты». И Артём, конечно, нёсся ей на помощь.
— Это же мама. Я не могу её бросить, — говорил он.
— А как мы будем жить? — спрашивала я.
— Как-нибудь выкрутимся, — улыбался в ответ.
А наш дом буквально разваливался. Обои отклеивались, трубы подтекали, холодильник гудел, как танк. Я подкрашивала, заклеивала, молча злилась. Пыталась говорить с ним, он слушал — но жил так, будто один.
Потом мне наконец повысили зарплату. Существенно. Это была победа: месяцы переработок, нервов, доказывания начальству, что я справляюсь. Я вернулась домой с горящими глазами — и… промолчала, просто не смогла сказать.
Я представила, как они с матерью снова начнут «радоваться жизни»: купят кучу ненужного, сорвутся в Сочи, а потом мы опять будем считать каждую копейку. Нет, я решила хранить молчание. Эти деньги — на ремонт, на машину, на нормальный отпуск. На что-то настоящее.
Купила новый ноутбук — старый уже еле дышал. Сказала Артёму, что выдали на работе. Оплатила его лечение у стоматолога — соврала, что по страховке. Всё ради спокойствия. Ради будущего. Ради нас.
Всё шло хорошо, пока на корпоративе мой начальник не проговорился при Артёме:
— Да с такими темпами тебя скоро ещё выше продвинем! Ты ведь уже полгода руковишь отделом…
Артём замер.
— Каким отделом? Какое «продвижение»? — спросил он, когда мы вышли.
Я поняла — конец. Призналась, что меня действительно повысили.
— А зарплата? — глаза его стали ледяными.
— Пока без изменений, — соврала я снова.
Но дома он не отступил. Прямо спросил:
— Почему ты молчала? Может, ты стыдишься, КАК получила эту должность?
Меня будто обдали кипятком. Стало горько, обидно, тошно. Я сорвалась. Выложила всё. Про деньги. Про усталость. Про его мать. Про то, как он транжирит всё. Про страх за завтрашний день. Что я просто хотела стабильности.
Он молча выслушал. Потом ушёл в спальню. Через час вышел с рюкзаком.
— Поеду к маме. Надо подумать.
Третий день ни звонка, ни сообщения. Зато звонила его мать. Кричала, обвиняла, требовала. Я положила трубку. Больше не слушаю её. Её голос — корень всех моих бед.
Я не пишу Артёму. Не звоню. Да, мне тяжело. Но ещё тяжелее — снова наступить на те же грабли. Если хочет вернуться — пусть сначала извинится. За ложь, за унижения, за предательство, когда я просто пыталась спасти нас.
Пусть ждёт. Мне не за что извиняться.
