Мой сын и его жена решили продать дачу, которую я им подарила, разорвав мне душу на части.
Когда мой сын Артём сообщил, что женится, сердце забилось от счастья. Три года я жила одна после смерти мужа, и каждый день одиночество давило на плечи, словно камень. В нашем маленьком городке под Воронежем я мечтала сблизиться с невесткой, нянчить внуков, снова почувствовать, что семья — это не пустой звук. Но всё пошло не так, и теперь их решение избавиться от дачи стало последней каплей, пробившей моё сердце.
С невесткой, Дашей, у нас не сложилось с самого начала. Я старалась не лезть в их жизнь, хоть многое в её поведении резало мне глаза. Их квартира вечно была в беспорядке — Даша не любила убираться. Я молчала, боясь ссоры, но внутри сжималось от боли за сына. А ещё мне было горько видеть, как она почти не готовит. Артём ел или магазинные пельмени, или дорогие блюда из кафе. Я знала, что он тащит семью на своей зарплате, пока Даша тратит свои скромные деньги на маникюр и новые платья. Но я стиснула зубы, лишь бы не поссориться.
Чтобы поддержать сына, я стала звать его ужинать ко мне. Готовила щи, гречневую кашу с мясом, пекла пироги — надеялась, что он хоть здесь вспомнит вкус дома. Однажды перед Днём рождения Даши я предложила помочь с праздничным столом. «Не надо, — отрезала она. — Мы заказали банкет в кафе. Не хочу в свой праздник париться у плиты, как загнанная лошадь». Её слова ударили прямо в сердце. «В моё время мы всё делали сами, — не выдержала я. — А рестораны — это же бешеные деньги!» Даша вспыхнула: «Считай свои, на наши не заглядывайся! Мы без вашей помощи обойдёмся!» Я замолчала, но её холодность ранила, как нож.
Прошли годы. Даша родила двоих детей — моих любимых внуков, Машу и Ваню. Но то, как их воспитывали, приводило меня в ужас. Дети росли капризными, им ни в чём не отказывали. Они засыпали под утро, уткнувшись в телефоны, даже не зная, что такое режим. Я боялась лишнее слово сказать — не хотела потерять сына. Молчание было моей защитой, но оно же иссушало душу.
И вот недавно Артём огорошил меня новостью, от которой до сих пор не могу прийти в себя. Они с Дашей решили продать дачу, которую я им подарила год назад. Этот домик среди сосен у тихой речки — был душой нашей семьи. Мой покойный муж, Сергей, обожал это место. Мы проводили там каждое лето — сажали огурцы, ухаживали за яблонями, дышали запахом свежего сена. После его смерти я ещё ездила туда, но без него всё стало невыносимо тяжело. С дрожащими руками я отдала ключи сыну, веря, что он сохранит память, что внуки будут там бегать по траве, купаться в реке.
Но Даше дача не понравилась. «Туалет во дворе, воду из колодца носить — это не отдых, — заявила она. — Лучше в Сочи съездим!» Артём, словно под гипнозом, согласился: «Мам, ну кому это сейчас надо? Продадим — и в Турцию махнём». У меня перехватило дыхание. «А память об отце? — вырвалось у меня. — Я думала, вам это дорого!» Но сын только пожал плечами: «Не хотим мы там быть. Не наше это».
Сердце разорвалось. Эта дача — не просто участок земли. Это смех мужа, его руки, вскопавшие грядки, его мечты о том, что внуки полюбят это место. А теперь её просто спишут, как старый хлам, ради пары дней под палящим солнцем. Я чувствую, что меня предали — не только сын, но и я сама. Годами молчала, лишь бы не ругаться, а теперь понимаю: тишиной убила самое дорогое. И эта боль не уйдёт. Никогда.
