Мой сын отдал рисунок полицейскому — и это запустило расследование.
Сначала я думала, что это просто милый и невинный момент.
Моему шестилетнему сыну Артёму последнее время нравилось рисовать — динозавров с огромными когтями, битвы роботов, драконов с круглыми глазами. Его ладошки всегда были в пятнах от фломастеров или воска, а по всему дому валялись листы с рисунками. Но в тот день что-то было не так.
Он выбежал из своей комнаты с рисунком в руках. «Мама! Я нарисовал это для полицейского!» — объявил он, глаза сияли от восторга.
Я мельком глянула. «Какая прелесть, солнышко. Какому полицейскому?»
«Ну, тому, который машет», — пожал плечами Артём. «Тому, который даёт блестящие наклейки.»
Это, должно быть, был старший лейтенант Соколов. Он часто патрулировал наш район — дружелюбный, простой парень с добрыми глазами и неторопливой улыбкой. Пару раз в неделю его патрульная машина медленно проезжала по нашей улице, он махал детям, раздавал значки «юный помощник полиции» и общался с родителями о безопасности. Артём обычно стеснялся его, но теперь что-то изменилось.
Через несколько минут, как по расписанию, подъехала машина ДПС. Соколов замедлил ход, проезжая мимо, и махнул рукой.
Артём рванул к тротуару, крепко сжимая рисунок. «Подождите! Я вам что-то нарисовал!»
Машина плавно остановилась. Соколов вышел с усмешкой. «Ну, привет, дружище! Что у тебя тут?»
Я стояла на крыльце, наблюдая с улыбкой. Артём обычно молчал даже с близкими, но сейчас выглядел гордым.
«Я вас нарисовал», — сказал он, протягивая листок.
Соколов присел на корточки, взял рисунок и поблагодарил. Он внимательно разглядывал его, а Артём объяснял:
«Это наш дом. Это вы в машине. А это та тётя, которая мне машет», — сказал он.
Я замерла. Какая тётя?
«Какая тётя?» — мягко спросил лейтенант, бросая взгляд на меня.
Артём ткнул пальцем в угол листа. «Та, что в окне. Она всегда машет. Она живёт в синем доме рядом.»
В синем доме.
Моя улыбка пропала. Этот дом уже несколько месяцев стоял пустым. Семья Ковалёвых съехала ещё зимой. На лужайке до сих пор торчал покосившийся знак «Продаётся».
Я спустилась с крыльца, озадаченная. «Артём, что ты говоришь? Там же никто не живёт.»
Он пожал плечами, будто это было очевидно. «Но она там. У неё длинные волосы. Иногда она выглядит грустной.»
Соколов медленно поднялся, ещё раз взглянув на рисунок. «Не против, если я оставлю это себе?» — спросил он у Артёма.
Тот кивнул. «Конечно! У меня дома ещё много.»
Лейтенант улыбнулся, но я заметила, как изменился его тон. «Спасибо, дружище. Повешу это в участке.»
Он вернулся в машину, ещё раз посмотрев на синий дом.
Тем же вечером, как только я уложила Артёма спать, раздался стук в дверь.
На пороге стоял Соколов, лицо его было серьёзнее обычного. «Извините за беспокойство. Можно поговорить?»
«Конечно. Что-то не так?»
Он вошёл и понизил голос. «Я осмотрел соседний дом. Просто ради проверки. Задняя дверь — взломана. Замок сломан, еле держится.»
У меня сжался живот. «Вы думаете, там кто-то есть?»
«Возможно. Сквоттер. Или кто-то прячется. В базе значится, что дом должен быть пустым — ещё не продан. Но рисунок вашего сына меня насторожил. Вот.»
Он снова показал мне рисунок, указывая на окно наверху. Там, с неожиданной чёткостью для детской руки, была изображена женщина — с длинными волосами и поднятой в приветствии рукой.
«Это не просто каракули», — сказал он. «Это деталь.»
Мозг отказывался верить. «Ты думаешь, он действительно кого-то видел?»
«Дети замечают то, что взрослые пропускают. Особенно когда не ищут ничего подозрительного. Сегодня ночью я вернусь с подкреплением. Без сирен, тихо. Дам знать, если найдём что-то.»
Я кивнула, глядя на тёмные окна соседнего дома. Раньше он казался просто заброшенным. Но теперь… я была не так уверена.
Ночь выдалась беспокойной. Каждый скрип дома заставлял сердце колотиться. Около полуночи я услышала, как по гравию тихо проехала машина. Через жалюзи мелькнул луч фонаря.
Потом — голоса. Тихо. Напряжённо.
И вдруг крик: «Есть кто-то!»
Я подбежала к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как два полицейских выводят из дома женщину. Она выглядела молодой. Грязной. Одежда порвана, босая. Лицо осунулось, глаза широко распахнуты от паники. Она не сопротивлялась — шла, будто не видела дневного света несколько недель.
Сердце бешено колотилось в груди.
Утром Соколов зашёл снова.
«С ней всё в порядке, — сказал он тихо. — Её зовут Алина. Она пропала больше месяца назад. Из города в двух часах езды отсюда.»
Дыхание перехватило. «Что она тут делала?»
«Пряталась. Сбежала от опасного человека. Когда ей удалось уйти, она забрела сюда и нашла дом с незапертой дверью. Жила на чердаке. Боялась выйти. Без телефона. Без еды, кроме того, что находила в мусорных баках.»
«Боже мой…» — прошептала я.
«Но она сказала одну вещь, — продолжил он, глаза блестели. — Она видела мальчика во дворе по соседству. Говорила, что он каждый день рисует. Что он выглядит счастливым. И что… иногда махал дому. Для неё это значило, что её видят. Что мир, может, не такой уж и плохой.»
Слёзы навернулись на глаза.
«Она выглядывала всего на секунду, — добавил он. — Но ваш сын… он заметил. Даже не осознавая. Он её увидел.»
Днём к нам зашёл следователь. Поблагодарил за рисунок, сказал, что он помог найти Алину быстрее.
Они вручили Артёму благодарственную открытку — и новый набор для рисования.
Артём просто улыбнулся и спросил: «Можно я нарисую ей ещё одну картинку?»
Следователь кивнул. «Она будет очень рада.»
И Артём сел рисОн старательно вывел яркими красками солнце, зелёную траву и себя, крепко держащего за руку улыбающуюся женщину с длинными волосами.