Меня зовут Иван Петров. Мне 72 года. Живу один в старом доме на окраине провинциального городка, где раньше кипела жизнь. Во дворе мой сын когда-то бегал босиком, звал меня мастерить шалаш из старых покрывал, вместе мы жарили картошку на костре и строили планы на будущее. Тогда мне казалось, что так будет всегда. Что я нужен, что важен. Но время идёт, и теперь в доме лишь тишина. Пыль на самоваре, шорох мыши за печкой да редкий лай дворового пса.
Моего сына зовут Дмитрий. Его мать, моя покойная жена Галина, ушла из жизни десять лет назад. После этого он стал моей единственной связью с тем временем, когда в жизни ещё было тепло и смысл.
Мы растили его с любовью, но и строгости не чурались. Я работал не покладая рук, то на заводе, то на стройке. Галина была душой нашего дома, а я — его опорой. Не всегда был рядом, но если нужно — приходил. Начальник на работе, но дома — просто отец. Учил его кататься на велосипеде, чинил его первый “Запорожец”, на котором он уехал учиться в губернский город. Я им гордился. Всегда.
Когда Дмитрий женился, я искренне радовался. Его избранница — Анна — казалась мне скромной, воспитанной. Поселились они в новом районе. Я думал: пусть живут, обустраиваются. А я помогу, чем смогу. Надеялся, что будут заглядывать, что внуков понянчу, сказки им почитаю. Но вышло иначе.
Сначала звонки стали короче. Потом — только на праздники. Я несколько раз приходил сам — с пирогами, с пряниками. В первый раз дверь открыли, но сказали, что у Анны голова болит. Во второй — дети спят. В третий раз просто не открыли. После этого я перестал ходить.
Не устраивал сцен. Не жаловался. Ждал. Думал: у них заботы, работа, дети — потом наверстаем. Но шли годы, и стало ясно — места для меня у них нет. Даже в день памяти Галины они не пришли. Лишь позвонили — и всё.
Недавно случайно встретил Дмитрия на рынке. Он вёл за руку дочку, нёс сумки. Я окликнул — сердце ёкнуло. Он обернулся, посмотрел, будто на постороннего. “Пап, как дела?” — спросил. Я кивнул. Он кивнул в ответ. Сказал, что опаздывает. И ушёл. Вот и вся встреча.
Долго шёл домой пешком. Думал — где ошибся? Почему родной сын стал мне чужаком? Может, был слишком суров? Или, наоборот, слишком мягок? А может, просто стал обузой — со своими воспоминаниями, старостью, одиночеством…
Теперь я сам себе и семья, и утешение. Завариваю чай, перечитываю письма Галины, иногда выхожу на лавочку смотреть, как резвятся соседские ребятишки. Бабка Мария из пятого подъезда иногда машет рукой. Я киваю в ответ. Так и живу.
Сына я люблю. Как прежде. Но больше не жду. Видно, такова доля родителей — отпускать. Вот только никто не говорит, что однажды ты окажешься лишним в жизни того, ради кого жил.
И, наверное, вот оно — настоящее взросление. Только теперь не ребёнка. А отца.
