Меня зовут Ольга Ивановна. Моему сыну Антону недавно исполнилось 28 лет. Полгода назад он женился на девушке по имени Светлана. Она умна, красива, воспитана. Сейчас заканчивает шестой курс медицинского университета, скоро станет врачом. Казалось бы, всё хорошо, но мне не по себе: сердце болит. Потому что я вижу — она не заботится о моём сыне как следует.
Антон с детства страдает хроническим гастритом. Наследственное, от деда. Это не просто «поболит и пройдёт», как многие сейчас думают. Это болезнь, которая при обострении может сделать жизнь невыносимой. Весной и осенью Антону особенно тяжело: изжога, боли, тошнота, бессонные ночи. Я знаю, через что он проходит, потому что сама выхаживала его годами. Пока он жил со мной, я строго следила за его питанием: диетические блюда, ничего жареного, никакого фастфуда, еда по расписанию, лёгкие каши, отварная курица, супы, кисели. Я не просто кормила его — я оберегала.
Перед свадьбой я предупредила Светлану:
— У Антона слабый желудок. Будь осторожна, особенно в межсезонье. Корми его правильно.
Она улыбнулась и пообещала, что всё будет под контролем. Я поверила.
Но через месяц зашла к ним и остолбенела. На кухне — грязная посуда, в холодильнике — только майонез, пиво и зачерствевший хлеб. В мусоре — упаковки от пиццы и куриных крылышек из забегаловки. А на плите — ничего. Я спросила:
— Антон где?
— На работе, скоро придёт, — равнодушно ответила Светлана.
— Он хоть поел сегодня?
— Ну, вроде перекусил утром…
У меня внутри всё сжалось. Я знала, чем это кончится. Так и вышло. Через три месяца — больница. Острое обострение. Капельницы, строгая диета, мучительные боли. Я сидела у его кровати почти всё время. А Светлана заходила — на час, от силы на два, а потом говорила, что ей «надо к семинару». Мне стало страшно.
После выписки я принесла им индейку. Хорошую, свежую, купленную на рынке. Попросила сварить бульон. Она кивнула. Прошла неделя. Заглянула в морозилку — индейка лежала нетронутой, даже не разморожена. Не говоря уже о бульоне.
Я предложила помощь:
— Светлана, давай я приготовлю. Понимаю, ты занята, учёба, сессия…
— Не надо! — резко оборвала она. — Я сама разберусь.
Но я вижу — она не справляется. И мне больно смотреть, как мой сын, которого я столько лет берегла, снова скатывается в болезнь. А он молчит. Не хочет ссориться с женой. Избегает конфликтов. Но он худеет, стал нервным, снова не спит ночами.
А я молчать не могу. Не могу спокойно смотреть, как его здоровье рушится. Я не хочу ссориться со Светланой. Не хочу разрушать их семью. Но и не позволю просто наблюдать, как сыну становится хуже день ото дня.
Я всерьёз думаю поговорить с её матерью. Может, она достучится до дочери. Объяснит, что быть женой — это не только жить вместе и делить быт. Это ещё и заботиться, лечить, вытаскивать, когда человеку плохо. Тем более если ты почти врач.
Я не враг. Я просто мать. Я хочу, чтобы мой сын был здоров. И если ради этого придётся вмешаться — вмешаюсь. Хоть сама буду готовить, хоть каждый день еду носить. Но не позволю снова видеть, как он бледнеет, слабеет и мучается. Не позволю молчать, пока его губят равнодушием. Потому что я люблю своего сына. И буду за него бороться, даже если кому-то это не понравится.