Живот урчал, как бездомный пёс, а пальцы коченели от холода. Я шла по тротуару, глядя на освещённые витрины ресторанов. Аромат свежеприготовленной еды ранил сильнее, чем мороз. В кармане не было ни копейки.
**НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ПИТАТЬСЯ ОБЪЕДКАМИ**
Город вымирал от стужи. Такой холод, который не берёт ни шарф, ни руки, засунутые в карманы. Он проникал в кости, напоминая, что ты один без дома, без еды без всего.
Я хотела есть.
Не просто «не ела пару часов», а так, что живот гудел, как барабан, а голова кружилась от любого резкого движения. Настоящий голод. Голод, который болит.
Больше двух дней во рту не было ни крошки. Лишь глоток воды из уличной колонки и кусок чёрствого хлеба, который подала добрая старушка. Обувь разваливалась, одежда была грязной, а волосы спутались, будто я дралась с ветром.
Я шла по проспекту, где сверкали дорогие рестораны. Тёплый свет, тихая музыка, смех гостей всё это было чужим миром. За каждым окном семьи поднимали тосты, пары улыбались, дети играли с приборами, будто в жизни не знали горя.
А я я мечтала о куске хлеба.
После долгих блужданий я вошла в ресторан, откуда пахло раем. Аромат жареного мяса, горячей гречки и топлёного масла сводил с ума. Столики были заняты, но сначала никто не обратил на меня внимания. Я заметила стол, который только что освободили, с остатками еды, и сердце ёкнуло.
Подошла осторожно, ни на кого не глядя. Села, будто была посетительницей, будто имела право тут находиться. И, не раздумывая, схватила чёрствый хлеб из корзинки. Он был холодным, но для меня пиршеством.
Дрожащими руками я подобрала остывший картофель, сдерживая слёзы. Потом кусочек почти сухого мяса. Жевала медленно, словно это последняя еда на свете. Но тут грубый голос врезался, как пощёчина:
Эй! Так нельзя.
Я застыла. С трудом проглотила и опустила глаза.
Передо мной стоял высокий мужчина в идеальном тёмном костюме. Туфли блестели, галстук лежал безупречно. Не официант. Даже не обычный клиент.
Из извините, прошептала я, лицо пылало от стыда. Я просто хотела есть
Пыталась сунуть картошку в карман, будто это спасёт от позора. Он молчал, разглядывая, словно решал рассердиться или пожалеть.
Пойдём со мной, наконец сказал он.
Я отступила.
Я ничего не украла! взмолилась. Дай доесть, и я уйду. Обещаю, без скандала.
Чувствовала себя ничтожной, грязной, невидимкой. Будто я тень, мешающая другим.
Но вместо того чтобы выгнать, он махнул официанту и сел за столик в углу.
Я стояла, не понимая. Через несколько минут официант принёс дымящееся блюдо: рассыпчатую гречку, сочное мясо, тушёные овощи, ломоть горячего хлеба и большой стакан молока.
Это мне? голос дрожал.
Да, улыбнулся официант.
Я подняла глаза и увидела того мужчину. Он смотрел без насмешки, без жалости. Спокойно.
Подошла, ноги будто ватные.
Почему вы накормили меня? шёпотом спросила.
Он снял пиджак, будто сбросил доспехи.
Потому что никто не должен выживать на объедках, твёрдо сказал он. Ешь спокойно. Я владелец. С сегодняшнего дня здесь всегда будет еда для тебя.
Слёзы жгли глаза. Я плакала не только от голода. От стыда, усталости, унижения и от облегчения, что кто-то наконец увидел меня.
***
Я приходила на следующий день.
И ещё.
И снова.
Официант встречал улыбкой, будто я постоянный гость. Садилась за тот же столик, ела молча, аккуратно складывала салфетки.
Однажды он снова появился мужчина в костюме. Пригласил к своему столу. Я колебалась, но в его голосе была безопасность.
Как тебя зовут?
Света, тихо ответила.
Сколько лет?
Семнадцать.
Он кивнул. Больше не спрашивал.
Потом сказал:
Ты голодна. Но не только еды.
Я недоуменно посмотрела.
Тебе не хватает уважения. Достоинства. Чтобы кто-то спросил, как ты, а не смотрел сквозь тебя.
А семья?
Мама умерла от болезни. Отец ушёл к другой. Не вернулся. Осталась одна. Выгнали из квартиры. Идти некуда.
Школа?
Бросила. Стыдно было ходить грязной. Учителя смотрели, как на чу
