“Моя взрослая дочь не принимает моего мужчину. Ультиматумы, слёзы — неужели я не заслужила хоть каплю счастья?”
Быть вдовой в тридцать два — не просто горе. Это каждый день просыпаться с мыслью, что жизнь уже не будет прежней. Особенно когда на руках маленькая дочь, а впереди — только пустота и чувство вины. Муж погиб внезапно — ДТП, обычное утро, и вдруг… ничего. Осталась я одна с крошкой Светланой и ощущением, что всё кончено. Но, видно, судьба решила: испытания ещё впереди.
После института повезло устроиться на работу — не самую денежную, зато стабильную. Материнство не сломало карьеру, но каждую ступеньку приходилось брать с боем. Терпела, экономила, вставала затемно, возвращалась затемно. Вытянула только благодаря маме — она кормила, гуляла со Светой, сидела с уроками. Без неё бы не справилась.
Первые годы прошли как в тумане. Мысль о новом мужчине — даже не смешно. Ребёнку нужен отец, а я не могла слышать слово “любовь” без кома в горле. Света росла, потом школа, переходный возраст. Ругались, мирились, снова спорили. Но я всегда была рядом. Хотела, чтобы выросла сильной, но не чёрствой. Делала, что могла.
Когда дочь поступила в университет, решила отойти. Не лезть, не контролировать. Интересовалась её парнем, но ответы были скупыми. Её жизнь — её правила. Думала, моя история закончена… пока коллега, Дмитрий, не позвал в театр. Мы сходили пару раз. Не сложилось: он не мог забыть бывшую, а я всё ещё жила прошлым. Но тогда впервые поняла: я ещё женщина. Что могу улыбаться, краснеть от комплиментов, держать в руках цветы.
Прошли годы. Света вышла замуж, родила дочку — я стала бабушкой. Зять у неё хороший, спокойный. Даже её характер терпит — значит, любит. Я радовалась за них. Думала, на этом всё. Но жизнь вдруг… сделала новый поворот.
Андрей появился случайно. Столкнулись в музее. Он — вдовец, я — вдова. Сначала просто болтали. Потом — прогулки, звонки, смех. Он работал в международной фирме, полжизни провёл за границей. Умный, с чувством юмора, с тёплыми глазами. С ним было легко. Как будто дышала полной грудью после долгой зимы.
Но стоило мне рассказать о нём дочери — всё разлетелось в клочья. Света взорвалась. Ей не нравилось всё: его борода, манера говорить, то, что он на два года младше. Даже то, что оформил наследство на детей — для неё это было “странно”. Кричала, что меня обманывают, что я слишком доверчивая. Не слушала, хлопала дверьми. А я ведь даже не просила её благословения…
Она стала приходить реже. Раз в месяц, иногда с внучкой. Смотрела на меня, как на предательницу. А я… я ведь всю жизнь положила на неё. Всё отдала. Даже право на личное счастье.
Пару раз соврала — сказала, что мы с Андреем расстались. Лишь бы не видеть этого взгляда. Но сейчас устала. Устала прятаться, как воровка. Больно, когда родной человек ставит условие: “Или он, или я”. Разве дети вправе отнимать у родителей последний шанс на радость?
Может, собраться за столом, поговорить? Но страшно: вдруг последняя ниточка порвётся. Не знаю, как быть. Бороться за себя — или снова остаться в одиночестве ради мнимого мира.
Пока молчу. Но внутри — буря. Ведь я живой человек, и в пятьдесят пять тоже имею право на любовь…
*Если дети не научились прощать — значит, мы что-то упустили в их воспитании. Но разве это повод отказываться от собственного счастья?*
