Моя дочка стала матерью слишком рано — ей было всего семнадцать. Ещё ребёнок, с детскими глазами и мечтами о жизни, которая только начиналась. Она родила сына и жила со мной, а я поддерживала её, как могла: укачивала малыша ночами, готовила, утешала. Но она часто говорила:

Моя дочь, Людмила, стала мамой слишком рано ей было всего семнадцать. Её глаза ещё светились детской наивностью, мечтами о жизни, которая только начиналась. Она родила мальчика, Серафима, и переехала к нам в Москву, а я, Татьяна Петровна, делала всё, что могла: ночью качала крошку, варила борщ, успокаивала их, когда плакала тревога. Часто она шептала:
Это не моя жизнь. Хочу чегонибудь другого.
В девятнадцать лет Людмила уехала за границу, в Берлин, говоря, что будет работать, шлёт деньги, хочет дать сыну лучшее будущее. Обещала вернуться в скором времени. Прошёл месяц её телефонный номер уже не отвечал.
С тех пор я не слышала её голоса. Иногда в соцсетях появлялись её фотографии: улыбающаяся, на пляже с друзьями, словно счастье нашло её. Но ни звонка, ни копейки, ни «как он там?» не было.
Я взяла всё на свои плечи. Воспитывала Серафима одна: детский сад, школа, домашние уроки, болезни, ночные страхи. Он рос, зовя меня мамой.
Когда ему исполнилось десять, Людмила неожиданно приехала. Сказала, что хочет увидеть сына. Остановилась на месяц, водила его в парки, покупала одежду, подарки, оставила немного рублей. Я поверила, что, может, на этот раз всё будет иначе. Но она исчезла вновь.
Два года тишина. Я перестала ждать, не желала судеб, ссор, обид. Жила лишь ради него.
А в двенадцать лет она вновь появилась, заявив, что «вернулась за сыном», будто он лишь вализа, которую можно взять, когда захочется. Я пыталась её отговорить, но правовых оснований у меня не было. Получила повестку в суд о примирении.
Там, хотя Серафим плакал и умолял меня не отдавать его, я произнесла:
Забирай. Я уже сделала своё.
Она увезла его в СанктПетербург. Больно, но я смирилась.
Сначала я видела его каждые две недели, потом реже, потом только в каникулы. Каждый раз мальчик шептал мне:
Бабушка, здесь не мой дом.
Я никогда не говорила о ней злых слов; лишь тихо повторяла:
Однажды ты поймёшь.
И тот день настал.
Когда ему исполнилось восемнадцать, он вернулся. Стоял на пороге с чемоданом, со слезами в глазах, обнял меня и сказал:
Бабушка, я хочу жить с тобой.
Я не заплакала лишь притянула его к себе и прошептала:
Этот дом всегда будет твоим.
Теперь он взрослый, учится, мечтает, строит свою жизнь. Его мать живёт далеко, и он её не ищет. Говорит, что не обижается просто нечего обсуждать.
А я чувствую покой.
Я выполнила свой долг.
Любовь, которую я отдала, вернулась ко мне.