Когда умерла моя бабушка, часть души ушла вместе с ней. Она была не просто старейшиной семьи – последней связью с отцом, которого я почти не помнила. Она растила меня, кормила блинами после трудных экзаменов, звонила каждое воскресенье и шептала в трубку: «Солнышко, я за тебя Богу молюсь».
После папиной смерти мама быстро нашла нового мужа. Так у меня появился сводный брат – Сашка. Мы не ругались, но и не сближались. Он — мамина радость, её «главный проект». А я — напоминание о прежней жизни, о первом браке. Жили под одной крышей, но будто в разных вселенных.
Бабушка, хоть и была бывшей свекровью, с мамой общалась — помогала, поддерживала. Но всю любовь отдавала мне. И свою «однушку» в центре Самары завещала именно мне. Говорила при жизни:
— Танюша, ты пробиваешься сама. Пусть хоть угол будет твой — на чёрный день.
Я уехала в Москву — университет, аспирантура. Оставался год до защиты. Бабушка радовалась моим успехам, звонила каждый вечер. А в тот день, когда мы последний раз говорили, смеялась и шутила. А утром — тишина. Инфаркт.
Я сломалась. Приехала лишь через три месяца. Хотела зайти в её квартиру — посидеть на кухне, где мы пили чай с вареньем, поплакать в тишине. Но открыв дверь своим ключом, услышала дрель, увидела мастеров и запах штукатурки.
— Вам чего? — спросил рабочий.
— Здесь ремонт. Сашка заказал. Детскую делаем — у них скоро ребёнок.
Я остолбенела. Сашка? Мой брат?
Позвонила маме. Та ответила, будто ждала:
— Да, я отдала ему ключи. Таня, ну у них же дитя скоро! Ты про квартиру молчала — значит, не нужна. Поживут пять лет, потом купят своё…
Неужели это серьёзно?
— Мама, это моя квартира! По завещанию! Вы не имели права!
— Да что ты раздухарилась? Родной же человек! Неужели семью на улицу выставишь?
Вот так. Без разговора. Без вопроса. Просто взяли и решили за меня: раз молчит — можно. А я не молчала. Я хоронила бабушку. Училась. Выживала в чужом городе на копейки. А они… распорядились тем, что им не принадлежит.
Сашку я не виню. Он всегда слушал маму — настоящий мамин сынок. Но она? Она знала, как я любила бабушку, как рвалась к самостоятельности, как ютилась в общаге. И просто перечеркнула мои права. Одним росчерком «заботливой» руки.
Теперь не знаю, что делать. Выгонять брата с ребёнком — жестоко. Да и сама я пока в Москве, неизвестно, вернусь ли. Но и простить не могу. Продай я эту квартиру — купила бы здесь жильё или сдавала, чтобы не платить за съём. А сейчас чужие люди клеют обои в моих стенах, а я каждый месяц отдаю половину стипендии за аренду.
Я не из-за денез злюсь. А потому что взяли моё — без спроса, без уважения. Думала, семья — это те, кто за тебя горой. А оказалось — предают чаще всего те, кто должен защищать первым.
Записал сегодня, чтобы не забыть: доверять можно только тем, кто не торгует твоей добротой. Даже если это родная кровь.
